Крыло Королевы

Я беру её за руку, глаза жгут слёзы облегчения и благодарности. У меня никогда на самом деле не было подруги. Такой, как она. Воспитание в теплице, семейные узы и всё такое. Этот разговор стал для меня откровением. Петра примерно моя ровесница, но она кажется старше, потому что я знаю, что всегда могу положиться на неё. Всегда.

Она заключает меня в объятья, быстрые, но душевные, сжимая мои плечи, будто бы хочет придать устойчивости и передать часть своей силы.

— Но сначала, Бел, нам нужно спасти твоего антейма, правильно?

— Кто, если не мы?

Петра пожимает плечами, её улыбка становится лукавой в хорошем смысле.

— Такое нельзя доверить нашим парням. Кто бы мог подумать?

***

Освещение в покоях Рондета слабое, холодное. Нервничая, я тянусь к коллективному разуму. Они не хотят, чтобы я была здесь, это очевидно. Сопротивляются сильнее, чем когда-либо до этого. Эти жадные, любопытные умы закрыты от меня, решительно настроенные держать меня на расстоянии.

— Ой, да ладно вам, — протягиваю я. — Ренна, пожалуйста. Поговори со мной.

Тишина. Даже хуже — барьер словно бы укрепляется, как непробиваемое стекло.

— Я должна помочь Кону. Чтобы это сделать, мне нужна ваша помощь. Я знаю, кто вы, знаю, кем вы были. Вам пора пробудиться.

Нет ответа. Ничего.

Я бью по одной из панелей, но это не приносит ничего, кроме боли. Я прижимаю ноющую руку к груди и просто стою на месте.

— Я никуда не уйду. Если понадобится, я разгромлю всё и насильно вытащу вас отсюда. Я принесла достаточно взрывчатки, чтобы здесь всё взлетело на воздух.

— Ты самая невыносимая женщина, которую мы когда-либо сюда впускали, — говорит Аэрон.

— О, но это ведь не совсем так. Правда, Матильда?

В тишине воздух словно сгущается. Затаив дыхание, я жду. Упрямство, как сказала Петра, это вейрианская черта. Для меня это важнее долга и чести, потому что только так я смогу достучаться до них.

— Давно ты поняла? — наконец спросил четвёртый голос, почти что робко. Я ожидала чего угодно, но не этой застенчивости.

Я прижимаю ладонь к последней кристальной панели в зале, и вижу создание, спящее внутри. Это совсем не человек. Возможно, оно даже каменное. Но какая разница. Я знаю, кто внутри. Откуда-то.

— Только когда ты пустила меня к нему. Потому что я нужна ему, даже если он этого не осознаёт. Спасибо тебе.

— А он знает, кто я?

— Я не говорила ему, антейма. Но как это вообще возможно?

Я слышу вздох в своей голове.

— Я знала, что умираю. Моё собственное тело предавало меня… Я не могла помочь Кону, не могла защитить его. Его разум, Беленгария… он такой непогрешимый. Яркий и полный идей. Я не могла допустить, чтобы это было потеряно. Не хотела, чтобы он стал приземлённым. Поэтому я обратилась к коллективному разуму, — теперь я чувствую их всех, неразрывно связанных друг с другом, переплетённых между собой в узор столь красивый, что я сама не решаюсь к нему потянуться, боясь прикоснуться. Но одной нити не хватает. Одной нити, как сказала Матильда, более яркой, чем все остальные. Кон. — Я хорошо их знала. Мы прекрасно ладили. Я умоляла их помочь, и они взяли меня к себе. Молчаливый Берин и я… слились вместе. Только не говори ему, Бел. Он не должен знать.

— Но почему?

— Почему? — переспросила она. — Глупая, это ведь намертво привяжет его к призраку. А нам нужно, чтобы он жил. Вот главная причина, почему мы выбрали тебя. Чтобы ты вселила в него жизнь.

— Тогда помогите мне. Прошу вас, помогите мне спасти его. Все вы. Это ведь и ваш мир тоже. Неужели вы хотите, чтобы его уничтожили?

— Мы оставили этот мир, — говорит Фавре. — И теперь мы спим и видим сны. Это наша роль.

— И что будет, когда они придут сюда? А они придут, вы это знаете. Насколько ценными они сочтут вас, последних в своём роде, коллективный разум, что всё видит и всё слышит? Мы столько всего разделили с вами. Почему вы не хотите помочь нам и самим себе?

— По-твоему, мы не помогаем, Бел? — спрашивает Ренна. — Мы спасли тебе жизнь, тайком показали врага, чтобы ты смогла получить информацию. Что мы вчетвером можем сделать такого, что было бы важнее уже сделанного?