Читаем Крылышки на погонах (СИ) полностью

Мне доля дивная досталась,

И рад тому я, что живу.



Я видел бой


Поверьте мне, я видел бой,

Который раньше и не снился,

Когда в огне солдат пробился

К победе в битве мировой.


Когда огонь, как перст судьбы,

Со сталью намертво разящей,

Взметал над пламенем светлящим

В полнеба черные "грибы".


Поверьте мне, я видел бой,

Горел в его смертельной сини...

Он заслоняет и поныне

Мне белый свет самим собой.


Тот бой запомнился навек,

Лишь от него идёт начало,

И мне, как лодке от причала,

Уже не взять крутой разбег.


Но даже этою бедой

Меня теперь пугать не надо,

Я устоял в преддверье ада,

Я видел бой!




О юности


Пронеслась она просто мгновение,

Не воротишь, не крикнешь "Постой!",

А была моя юность - военною,

Беспокойной была - боевой.


Не сжилась она с комнатным бытом,

Не пошла к станку на завод,

Поселилась под небом открытым

И рвалась, словно птица, в полёт.


Выполняла полёт под обстрелом,

И к победе без страха шла,

А случалось, под пулями пела,

Но иначе она не могла.


Ничего сё нету дороже...

И когда бы вернулась она,

Я бы вновь её также прожил,

Мне другая судьба не нужна.





Курсант


И вот в свои семнадцать лет

Я встал в курсантский строй.

У всех шинелей серый цвет,

У всех один покрой.


Я думал, что не устою,

Что не перенесу,

Что затеряюсь я в строю,

Как дерево в лесу.


Льют бесконечные дожди,

А вся земля в грязи,

А ты в учебный блок иди

И курс наук грызи.


Лети в жару, учись в пургу,

Ну что? - Не по плечу?

Здесь нету слова - не могу,

А пуще - не хочу.


Мети метель, зима морозь,

Дуй ветер как назло,

Курсантам холодно поврозь,

А сообща - тепло.


И я лечу, и я пою,

И службу я несу,

И чувствую себя в строю,

Как дерево в лесу.





За плечами Россия


Мне нравятся парни,

С открытыми русскими лицами,

Чьи взгляды и души,

И цели чисты,


Их плечи крутые,

В шеренги могучие слитые,

Надежные руки,

С упрямыми складками рты.


И их разговоры,

Под вечер в курилке, простые,

Их песни, что вторят,

Негромко гитарной струне.


Я - у этих парней,

За плечами Россия,

И не от того ль,

За нее я спокоен вполне.





Первый прыжок


Рабочий парнишка, влюбленный в полеты,

Мечта привела тебя в летный кружок,

Сегодня за городом, после работы,

Тебя ожидает твой первый прыжок.


Крыло самолета накренится круто,

Решимости полный, шагнешь ты вперед,

И белый цветок твоего парашюта,

Распуститься в воздухе и поплывет.


Когда будешь падать ты, ветром сносимый,

Немного покачиваясь на весу,

Впервые такой, небывало красивой,

Родимую землю увидишь внизу.


Увидишь просторы знакомой округи,

Как солнечный мир бесконечно хорош,

Тогда раскачавшись на стропах упруги:

В нахлынувшей радости ты запоешь.


Ты молод, тебе еще только семнадцать,

И Родина в полном расцвете, но ей,

В суровое время еще пригодится,

Отвага и доблесть ее сыновей.


Коснешься ногами зеленого луга,

Ребята сбегутся веселой гурьбой,

Сегодня тобою гордиться подруга,

Страна будет завтра гордиться тобой.





Свой Тёркин


У нас был свой Василий Тёркин.

Солдат, как все на той войне,

Ходил в защитной гимнастёрке

С пятном от масла на спине.


"Верста коломенская" - рост.

В плечах, как говорят - "сажень".

В глазах огонь, в веснушках нос,

Всегда пилотка набекрень.


Пел разухабистые песни,

Плясун, певец и гармонист.

А если посмотреть всё вместе

Во всех делах специалист.


Усердно драил самолёты,

Бензином баки заливал,

Притом в любую непогоду

Он никогда не унывал.


С утра и бомбы и эрэсы

Умело он крепил под крылья.

Всегда подняться в поднебесье

Была готова эскадрилья.


Подвесив бомбу под крыло,

Шутил солдат в теченьи дня

"Тебе, фашистское мурло

Подарок скромный от меня".


У нас был свой Василий Теркин,

Напомнил мне майор штабист.

Им был Василий Перепёлкин,

Авиационный моторист.





Родительский дом


Получил я письмо, пишет мама о том,

Что в порядке дела, ничего не случилось,

А печаль лишь одна - скоро сносят наш дом,

Дом в котором родился и вырос.


Ни с каким он известным не связан лицом,

В чью бы честь этот дом на века сохранили,

И автобусным шумным окружат кольцом

Место то, где когда-то мы дружно так жили.


Пели песни с роднёй, в саду за столом

В том саду, что посажен был дедом,

Этот дом, этот сад вечно в сердце моём

И куда я теперь сил набраться поеду?


Где ещё на земле обронить мне слезу?

Коль нежданной печалью наполнится сердце.

Ну а радость случится - куда повезу?

Повстречаю ли тех, кто знавал меня с детства?


Меня службы армейской крутая волна

Поднимая несла от границы к границе.

Лишь во сне освещала путь к дому луна,

Дом родной - и кому он не снится.


Сносят дом наш и сад - уж ломать так ломать,

Коль мешает кому-то, коль стал он излишним,

Но возьмусь лишь письмо я от мамы читать,

Снова вижу у дома цветущие вишни.


Мама в горе, хоть ты ей пиши-не пиши,

Коли сердце в том доме имеет прописку,

Оставляем мы в прошлом частицу души,

Нам былое до боли становится близким.




О славе


Я слышал - слава не нужна,

Долой её цветные перья.

Согласен, есть в ней семена

Тщеславья и высокомерья.


И всё-таки уверен я,

Мои противники не правы,

Ведь в пестром вихре бытия,

Мы знаем две различных славы.


Одна - случайною игрой,

Пыля несётся по дороге.

Сверкая пышной мишурой,

Сорит деньгами, топит многих.


Другая - всходит как звезда,

В нарядной массе многоликой,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Полтава
Полтава

Это был бой, от которого зависело будущее нашего государства. Две славные армии сошлись в смертельной схватке, и гордо взвился над залитым кровью полем российский штандарт, знаменуя победу русского оружия. Это была ПОЛТАВА.Роман Станислава Венгловского посвящён событиям русско-шведской войны, увенчанной победой русского оружия мод Полтавой, где была разбита мощная армия прославленного шведского полководца — короля Карла XII. Яркая и выпуклая обрисовка характеров главных (Петра I, Мазепы, Карла XII) и второстепенных героев, малоизвестные исторические сведения и тщательно разработанная повествовательная интрига делают ромам не только содержательным, но и крайне увлекательным чтением.

Александр Сергеевич Пушкин , Г. А. В. Траугот , Георгий Петрович Шторм , Станислав Антонович Венгловский

Проза для детей / Поэзия / Классическая русская поэзия / Проза / Историческая проза / Стихи и поэзия
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия