Крым 1917–1920. Революция и Гражданская война

«Есть везде разные люди и людишки, эти людишки много о себе мнят и думают, что если они имеют штык и думают, что раз есть штык, то, значит, и право. Это проявляется везде и всюду, и вот поэтому нам нужно просто обратить самое серьезное внимание на это, и те лица, которые попадают в эту среду и которые мешают жить и чувствовать остальных спокойно, на них нужно обратить самое серьезное внимание, и я предложил бы вам, чтобы в таких случаях велась самая беспощадная борьба. Дело в том, что если вы захотите что-либо проводить и когда вам нужна помощь Совета и Армии, то вы сначала должны представиться красногвардейцам, доложить, в чем дело, и тогда они вынесут свое постановление, насколько они обязаны что-либо сделать. Они являются подчиненными той организации, которой поручено ведать всей губернией, которая является от вас и которая ответственна за всякое проявление, откуда бы оно ни происходило. Мы знаем, что всегда говорят, что Совет заинтересован во всякой вакханалии. Нужно, набирая людей в Красную армию, знать, что они есть истинные революционеры, а не жандармы, а то у нас есть такие господа, что если им попадается в руки, то без насилия не обойдется, революция против таких людей, вот что им нужно внушить, и потому вам нужно сказать, что всякое проявление, учиненное насилие, кто бы его ни сделал. Съезд поручает совету вести с ними борьбу самым беспощадным образом и расправляться с такими господами»[126].

Долго так продолжаться не могло, надо было очищать отряды от лиц с уголовным прошлым, явно примазавшихся контрреволюционеров и любителей сильных ощущений. Декрет центрального правительства установил уже порядок формирования Красной армии, был уже и закон о мобилизации в ее ряды, чтобы создать надежную военную силу, обеспечив этим самым бесперебойное организационное укрепление аппарата власти от случайных выступлений разнузданных групп, которые своим поведением могли подорвать, да и подрывали авторитет власти. Советы приступили к организации вместо отрядов рот и батальонов, формируя их в соответствии с декретом и военными уставными положениями. Наиболее здоровый элемент из отрядов привлекался в батальоны; основным же ядром их были рабочие и матросы. Совнарком Тавриды в одном из заседаний вынес постановление, которым поручалось военному комиссару удалить всех недобросовестно относящихся к делу лиц, образовать ревизионную комиссию, которая проверит состояние денежных оборотов, ликвидировать все контрразведочные отделы в Симферополе и реорганизовать военно-революционный штаб в штаб Красной армии. Организации большевиков на местах взялись за военное обучение членов партии для того, чтобы быть готовым к выступлению и чтобы при командировке в части армии уметь повести за собой других. Строевое переформирование вызвало изменение в системе снабжения. Нужно было положить конец неорганизованности и этой части.

Главная часть работы по реорганизации отрядов проводилась уже после съезда советов и не была, собственно, закончена к моменту немецко-гайдамацкого нашествия.

Переформирование отрядов не прошло безболезненно, введение дисциплины, борьба с распущенностью вызвали протесты со стороны тех, от кого нужно было освободиться или призвать к порядку. В отдельных городах протест этот принимал различные формы. В Феодосии, например, до ее эвакуации не удалось установить единства действий военачальников, каждый из них стремился к маршальскому жезлу в Феодосийском гарнизоне и отрицал необходимость подчинения военному штабу, находящемуся в Севастополе. В Евпатории дело свелось к целому ряду весьма острых столкновений отряда Красной гвардии с советом, к аресту членов Совета. Темные или прямо контрреволюционные личности использовали трения между Советом и отрядом, втянули в решение споров толпу и демагогическими выпадами противопоставили ее организующей воле Совета. События в Евпатории вызвали командировку туда представителя ЦИК Тавриды, который так описывает происходящее там[127].

«Узнав от часового, что в городском театре происходит заседание Совета, я направился туда, не теряя ни минуты.

В театре я увидел следующую поразившую меня картину: зал и балкон битком набиты публикой: вокруг театра, а также в самом театре – в проходах и у дверей – стоит усиленная охрана из вооруженных красногвардейцев.

С председательского места говорил какой-то молодой человек в военной форме, с винтовкой за плечами, с револьвером у пояса и переплетенными на груди пулеметными лентами. Почти каждое слово этого человека публика с балкона и из партера сопровождала оглушительными рукоплесканиями и ревом восхищения. Эта публика была все той же разодетой и расфранченной буржуазной публикой, к которой я уже немного привык.