Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Чтобы совершить истинно великий мужской поступок и потрясти мир, надо выковырять уже слегка вросший в землю металлический блин весом двадцать пять кило и попытаться дотащить его до подъезда. Будет очень тяжело. Но четверть центнера — не такой уж фантастический вес. Блин можно поднять даже до уровня пояса и сделать первые коротенькие, неуверенные шажки. Очень важно в эти минуты не думать о грыже, которая появляется от поднятия не соответствующих возрасту тяжестей. Вообще, в момент совершения великого поступка не надо ни о чем думать. Только о цели. Только о цели. Чтобы случайно не застонать, можно до боли закусить нижнюю губу и монотонно про себя повторять: «Главное — дойти до подъезда. Главное — дойти до подъезда. Главное — дойти подъезда. А там будет легче. Там будет легче. Там будет легче». Нет, в подъезде легче не будет: там предстоит подъем на семь ступенек. Кстати, вот и подъезд — сырой, обоссанный, темный, с раскуроченной коробкой кодового замка. Надо спрятать папку с нотами в вонючую нишу под лестницей. Теперь снаружи в свете дневного солнца никто не увидит это странное скарабейное движение. Но и здесь, в подъезде, тоже можно нарваться на бабку или хулигана. Надо спешить. Все-таки похищение чугунного блина от малярной кибитки — дело преступное. Хгря! Первая ступенька. Эхр-р‑р‑р! Вторая. Хргъ! Третья… Если засекут, можно сказать, что несу блин домой, дескать, мама попросила: нужно что-то тяжелое положить на отлетевшую половицу, приклеенную.

Надо успеть к четырем в музыкальную школу. Лестница позади. Лифт. Кнопки почти все сгорели. Тринадцатый этаж вообще кнопки лишен. Один оголенный провод торчит из дырки. На стене — полузатертая надпись «Динамо сосет» и свежая — АС/DC. Пахнет, как в телефонной будке. Хорошо, что существует лифт. Без него было бы совсем тяжело. Ох… В лифте может накрыть предательская мысль: а не оставить ли эту идиотскую затею на фиг? Очень важно эту подлую мысль прогнать, выжечь, растоптать.

Двенадцатый, последний этаж. Последний, так сказать, потолок. Около железной лестницы, ведущей на чердак, — пустой флакон из-под «Тройного одеколона» и куча говна. На стене нарисована голая баба с раздвинутыми ногами. Плохо нарисовано, неумело. Чтобы взобраться по лестнице с железным блином, ношу следуют сначала положить на третью ступеньку, а самому подняться на вторую. Затем волоком поднять груз на четвертую ступень, а тело переместить на третью. При этом надо постараться не наступить в говно и не испачкать белую концертную рубашку ржавчиной блина. Хотя какое уже имеют значение рубашка и обувь? Самое главное сохранить силы и реализовать задумку. Всего десять ступеней. Лестница на чердак не такая, как между этажами. Она идет к потолку под углом градусов семьдесят. Свалиться с нее вместе с грузом несложно. Если вдруг ускользнет равновесие, падать следует так, чтобы блин катился вниз впереди тела, а не наоборот.

На седьмой ступени темнеет в глазах. Значит, пришел момент отдышаться и немного постоять. На люке чердака замка нет. В ЖЭКе знают: вешать замок бессмысленно, его все равно оторвут.

На чердаке пахнет старостью, тайной, пустотой и вечностью. В мусорной требухе белеет скелет голубя. Коряво шуршит крыса. Мертвенно завывает электродвигатель лифта. Здесь можно и поссать на всякий случай. Мало ли что…

Вот и дверь на крышу. Наконец-то… Теперь над головой синее свежее небо и электропровода, соединяющие двенадцатиэтажку с девятиэтажкой. Под ногами — полурасслоившийся, мятый гудрон. На крыше дышится совсем по-другому. Это сакральная зона. Здесь, как в церкви, не принято разговаривать в полный голос. Потому что здесь — уже небо. А вот и край с невысокой, по пояс, оградкой. Внизу — опостылевший, но все-таки родной причерноморский мир. Густая зелень, завод «Чайка», ресторан «Крым», школа-интернат, психушка, пустырь, пруд. Одесская и Перекопская, Юшуньская и Сивашская, Каховка и Азовская, Артековская и Ялтинская, Херсонская и Керченская, Чонгарский и Черноморский бульвары, Балаклавский и Севастопольский проспекты. Сверху мир выглядит совсем иначе. Сверху он похож на зеленый газон с лысинами улиц и коробками домов.

Отпускать железный блин весом в четверть центнера следует с вытянутых рук, чтобы траектория полета сохраняла плавность и ровность, чтобы в полете блин не задел за стену дома и не завертелся.

Я чуть не сорвался вместе с грузом. Хорошо, что все-таки ноги длинные. Спасли, родимые. Спокойствие, только спокойствие! Вспомни Карлсона. Ну! Давай! Давай! Перед тем как рвануть вниз, блин на мгновение зависает в воздухе, словно решая, падать ему или не падать, словно не веря, что все-таки ЭТО случилось. А потом беззвучно и мягко отправляется к земле. Легко, почти незаметно, слегка посвистывая, он набирает скорость. Летит. Я еще наверху, а чугунный блин уже далеко внизу. Забавно. Тупой, гулкий удар заставляет вздрогнуть мир. Все Черноморское побережье Москвы слегка подскакивает, как монетка на парте, и детство кончается.

Эпилог