Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Отдыхать в этой жемчужине Крыма нам полагалось пятнадцать дней. Но к концу десятого дня у нас закончились не только энтузиазм, желание отдыхать, ежедневно видеть друг друга и иных старательных отдыхающих, но и деньги. Вся набережная была пройдена вдоль и поперек, окрестности исхожены, объезжены и оплаваны, звезды засмотрены до дыр, и даже местные ежики, ежевечерне передававшие нам свои благодарственные сопения, уже не радовали. Мы поменяли билеты. Впервые в жизни я брал билет из Крыма не на попозже, а на пораньше. Что тогда произошло? Мы все перегрелись и надоели друг другу? Туда мы летели самолетом, обратно решили ехать поездом. Дорогу я не помню. Помню, что мы еще год расплачивались с твоей соседкой за эту поездку. Помню, что потом почти сразу укатили в Пермскую зону ловить летающие тарелки. А потом, без пауз, началось 19 августа 91‑го. Но это уже совсем другая жизнь. И все-таки в Крым мы с тобой еще пару раз возвращались…

Крымские ночи описаны в тысячах стихов и рассказов, и все равно у каждого есть право на свою крымскую ночь. Хотя бы одну в жизни. Ту, когда твои сновидцы смотрят на тебя прямо с неба, не скрываясь, и ты встречаешь этот взгляд. Мне кажется, я видел их глаза в ту ночь, когда чуть не утонул в гроте под «Ласточкиным гнездом». Что они хотели сказать мне? Возможно, то, что мне предстоит пережить ту, которую люблю, прожить еще много страшных и веселых лет и вернуться в Крым, и возвращаться сюда снова и снова. Наверное, они тогда так решили. А я только со временем понял, что невидимой пуповиной связан с этой землей. Так что малознакомые люди стали считать меня коренным крымчаком, и даже те, кто знал меня вроде бы не понаслышке, до сих пор думают, что я только изредка выбираюсь в Москву, а в основном торчу у себя где-то там, в Крыму, копчу рыбу, ловлю русалок и считаю падающие в карман звезды. Возможно, на самом деле все оно так и есть. Где-нибудь в другой жизни.

* * *

накануне сновидцы мои выслали

сон

тогдашнюю Ялту на старой открытке

тебя в маске вынырнувшую у причала

нависшего над тобой с фотоаппаратом

бывшего мужа сестры

и снова разбитая лесенка

из пансионата «Шахтер»

тащится вниз по горе

мимо дома с большим засохшим инжиром

мимо запыленной десятилетьями съемочной группы

мимо выгоревшего на солнце белья

и я во сне думаю

что надо бы пойти в церковь

поставить свечку

чтобы тебе там

стало теплее

а нам здесь

и так всегда

холодно

* * *

и дальше стекала слеза золотая

по небу полуночи ангел летел

и будто бы тень твоя белая стая

все было все будет

того ли хотел

сновидцы мои утомились скитаться

в тенетах моих перепутанных снов

ход времени править не стоит пытаться

Крым в память впадает

в основу основ

…Читатель спросит: а где же любовь? Да, где же любовь в этой чертовой жизни?

Евгений Степанов

Школьники из Евпатории

В благолепном и спокойном 1977 году (я, тринадцатилетний подросток, учился тогда в седьмом классе московской средней школы) отец пришел домой и спросил:

— Хочешь пожить у моря, в Крыму, в санатории?

— Конечно, хочу.

— Можешь поехать на целую четверть. Нам на работе дают для детей путевки…

Я стал собираться. В мечтах мне виделся роскошный пансионат, пляж, чайки, море, никаких тебе строгих московских учителей, свобода.

И вот меня отправили в Евпаторию, в школу имени Олега Кошевого.

…Это оказался интернат. Самый настоящий интернет. Правда, на берегу моря.

Там собрались ребята и девчонки со всего Советского Союза — из Москвы и Московской области, Томска и Челябинска, Киева и Харькова… Жили мы, ребята и девчонки, в огромных палатах (разумеется, раздельных), в которых стояло по двадцать пять коек.

Что-то было, конечно, в этом интернате и от санатория: нас водили на лечебные грязи, давали кислородный (очень похожий на молочный) коктейль, возили на экскурсии — в Севастополь, Ялту, Феодосию…

Но все равно отсутствие свободы ничем не заменишь.

Свобода в интернате была, пожалуй, только ночью. Вечерами, после отбоя, все, как сумасшедшие, болтали — травили анекдоты, обсуждали прожитый день…

А вот в дневное время дисциплина в интернате была на самом деле очень строгая, казарменная. Мы ходили маршем, всегда под прямым углом. Пели песни, скандировали речевки.

— Кто шагает дружно в ряд?

— Пионерский наш отряд!

— Наш девиз?

— Бороться и искать, найти и не сдаваться!

Однако там, в Крыму, в этом суровом и каком-то полувоенном интернате, я впервые очень сильно влюбился. Девочку звали Лена Сидорчук. Она приехала из Киева. Она была высокая и чернявая, ее длинные, вьющиеся волосы красиво развевались на крымском теплом ветру. Я смотрел на нее и понимал: никогда в жизни я не встречу девочки (девушки) прекрасней. Это моя судьба.