Я вскарабкался к тому месту, где прошла последняя наша ссора. Я увидел море, увидел белые облака, летящие по небу; на линии горизонта плыли корабли, их было семь. Я глубоко вдохнул и прыгнул вниз.
Последнее, что я услышал, были слова фельдшера:
— Твою мать!
А после были камни, стремительно несущиеся мне навстречу, и темнота.
Максим Шмырев
Дороги с птицами на проводах
(Рассказ о прослушивании альбома Александра Непомнящего «Экстремизм» летом 1996 года в поселке Заозерный, неподалеку от Евпатории, и разнообразных историях, грустных и веселых, произошедших примерно в это же время.)
«День, когда мы все умрем»
Словно свет двух фонарей
по обоям на стене,
Помолчим с тобой вдвоем в день,
когда мы все умрем.
Когда просыпаешься утром — подъем в шесть, пока еще нет жары, и можно работать на раскопке; так вот, просыпаясь, чувствуешь холод, открываешь полог палатки, а там прозрачное южное небо, на востоке — узкая красная полоса рассвета. Лагерь просыпается, кто-то звенит умывальником, вода в нем ледяная, остывшая за ночь. Кружка чая — темного, в ней как будто подмешаны кусочки сумерек, которых все меньше, потому что солнце поднялось выше, и небо начинает медленно раскаляться. Мы идем на раскопку, вся «вторая засечная бригада»: нас так прозвали с самого начала, потому что мы делали засеку — ограду из срубленных деревьев и кустов вокруг палаточного лагеря. Он находился в чистом поле, недалеко от дороги: десять шагов — и развалины. Это не Греция, никаких колонн, статуй Афродиты, просто каменный лабиринт, невысокие блоки, оставшиеся там, где когда-то были стены и улицы маленькой греческой фактории. Потом, когда греки уехали или вымерли, тут жили скифы, а после все занесло песком, заросло травой, и сейчас это городище «Чайка» в поселке Заозерный в нескольких километрах от Евпатории. Иногда здесь бывают туристы и проходят практику после первого курса студенты-историки, потому что тут ничего особенно нельзя найти, только всякие мелочи: черепки пифосов, амфор, множество глиняных обломков. Вокруг растут странные колючие деревья, их тоже много, они цепляются за все своими шипами; кругом трава и песок, рассвет, от дороги вдаль углубляются узкие улочки, туда, где начинается набережная и видно море.
Солнце постепенно поднимается, прямо пропорционально мы копаем: движемся вперед и вниз, вперед — до отмеченной веревкой черты сегодняшней нормы, и вниз — к культурному слою древних греков, несколько метров вглубь. Сначала идет сыпучий песок, он стекает вниз струйками, потом начинается глина, по лопатам скрипят камни, редко попадаются черепки. Сначала радовались каждому, потом привыкли — кладем их на деревянный лоток, его относят девушкам под тент, недалеко от раскопки, они чистят и аккуратно складывают осколки. Яма углубляется: уже видно — тут скифы, вот их зола, черепки, несколько сантиметров ниже — греки, а ведь они жили на этой равнине, упирающейся в море, а потом от всей эпохи осталась полоска культурного слоя под песком и глиной.
Солнце поднимается выше — лопата вниз и вверх, — ощутимо жарко, но мы уже успели загореть, боремся со сном, ведь ночью мы почти не спим, гуляем по местным барам, сидим у костра и поем песни. Многие студенты играют на гитарах, поют всякое, часто Чижа «На одной ноге я пришел с войны…», Шевчука, «Чайф» (смешно, когда семнадцатилетние юноши тянут «А у нас дома детей мал-мала…») и «Ассоль» — Чиж исполняет ее вяло, а тогда мы пели искренне, с надрывом, потому что жили у моря, были молоды, и тенты прибрежных кафе хлопали на ветру подобно парусам. Быт был общим и простым: мылись и стирали белье в пансионате — забирались туда через окно (потихоньку), воду набирали из колонки или сливали из поливальной машины, готовили на костре. В котле варилось больше десятка разных супов из пакетиков (каждый брал с собой из дома сам), суп заправлялся тушенкой — очень вкусно. После обеда мы шли на море, и я вспоминал о том, что на этот плоский невзрачный берег высаживались англо-французские войска в Крымскую войну, а потом, во время Великой Отечественной войны, — знаменитый евпаторийский десант. Вдоль набережных росли цветы, а на балконах двухэтажных домов сушилось белье.