Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

В Тарасе росту сто пятьдесят два сантиметра, а в Еве — два метра десять сантиметров. Ева — волейболистка, она приехала в Коктебель с волейбольной командой Курской области на сборы перед Спартакиадой народов России.

Тренер Евы, старый хромой армянин, все время ходит вокруг девчонок и кричит матом, что они не так подают, не так ставят блок и все делают медленно, как коровы. Из-за этого девчонки запираются после тренировок в номерах пансионата и никуда не выходят. Ева говорит, что ей стыдно показывать людям, какие у нее длинные ноги и руки и какая большая ладонь, поэтому на пляж она вышла только один раз глубокой ночью, когда Тарас ловил на крючок без наживки крымскую ставриду.

У Тараса была давняя мечта — влюбиться в очень высокую девушку, и он сразу подлетел к Еве и очаровал ее, и Ева не вернулась в пансионат ни в эту ночь, ни в следующую, а только через неделю, за что тренер-армянин исключил ее из команды, и Ева пошла к Тарасу.

Тарас посмотрел на Еву снизу вверх и сказал, что исполнилась его мечта о любви к высокой девушке, а Ева дала ему пощечину, так что Тарас отлетел на два метра, как волейбольный мячик.

Ева уехала в Курск, но после писем Тараса вернулась насовсем через два года.

Крымская ставрида

Крымская ставрида — это маленькая блестящая рыбка размером с палец, которая кидается на голый крючок в период лова, когда вы чуть-чуть подергиваете леску рукой.

Когда ставрида ловится, все побережье Коктебеля усеяно лодками и баркасами старожилов, которые, красные и обветренные, выходят с ведрами в море, чтобы надолго пополнить свои рыбные запасы.

Кораблики стоят и качаются на волне, а в это время пассажиры с лесками вытаскивают прожорливую рыбку и складывают ее в ведра, чтобы потом закоптить или засолить. Крымская ставрида — это очень вкусная рыбка.

Никогда не верьте старожилам, которые везут вас за деньги на рыбалку не в период лова ставриды. Ваши удочки будут бездействовать, на них не клюнет ни одна рыба — ну разве что бычок, и вы зря потратите время и деньги.

Я, поэт и современник

Кацо Пехлеваниди всю жизнь занимался арбузами, пока не увидел, как Лилечка Зосимова на эстраде кафе «Богема» в легком прозрачном платьице читает поэму «Быть-бытовать». Он смотрел на нее, расширив глаза, а после выступления подошел ко мне, так как жизнь его перевернулась, и попросил поучаствовать в литературном проекте.

Скажу честно, что новых людей в тусовке не люблю, ибо алчущим здесь делать нечего, а страждущих пусть спасает кто-нибудь другой, но Кацо уставился на меня преданно и немигающе и все повторял, что это удар и знак свыше, поэтому я сдался, хотя выторговал условия разумности и вменяемости происходящего.

Первым делом Кацо продал все свои фуры, нанял редактора, корректора и верстальщика, а когда не хватило на типографию, то заложил в банке квартиру и разместился вместе с подчиненными и оборудованием в десятиметровой комнате коммунальной шарашки. Сверху капала вода, а снизу подмораживало из подвала.

Во вторую очередь Кацо начал задабривать мэтров, с которыми затем встречался я и выуживал материалы, пусть и второй или третьей сортности, но от «великих имен». В тот момент я не подозревал готовившегося пинка под зад, хотя Пехлеваниди пару раз и спрашивал, печаталась ли до этого где-нибудь Лилечка.

Через три месяца кипучей работы журнал увидел свет. На цветной обложке Лиля Зосимова обнималась с Пехлеваниди и стояла подпись: «Я, поэт и современник». На плотной глянцевой бумаге материалы мэтров перемежались со смачными фотографиями и текстами избранницы Кацо. Литературный мир ахнул и сказал свое «фи», ни один из солидных книжных магазинов не откликнулся, а в лавках победоносного ширпотреба тексты в рифму не пользовались популярностью.

Кацо и Лиля жили в съемной коммунальной комнате на кипе типографских пачек, а когда у Пехлеваниди закончились деньги, то Зосимова ушла навсегда, прихватив с собой две упаковки журналов. Кацо лег на диван и, глядя в потолок, часами названивал мне, чтобы я продал тираж, но я отвечал, что не сумасшедший и мы так не договаривались.

После этой авантюры прошло уже много времени, но до сих пор, когда я покупаю у Пехлеваниди арбуз, он незаметно плюет в мою сторону и делает вид, что со мной не знаком.

Смерть

В Коктебеле не песок, а галька. Поэтому частные пляжи закатывают бетоном метра на четыре, чтобы сразу прыгать в глубину, минуя мелкие и средние камни, разбросанные по дну. Из-за этого в Коктебеле нельзя входить в море постепенно, а приходится сразу прыгать с головой — оказываешься на двухметровой глубине, только руками и ногами успевай колотить, а если плохо плаваешь, то сразу тони.