Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Луна бледная, больная, какая-то нервная. Но во мне спокойствие. Как гранитный памятник. Лишь на мгновение в нем образуется трещина — испуг; завтра надо найти новое убежище, ведь будут искать. Впрочем, если подумать, найдут не сразу; успеем проститься с вагончиком, пустошью, морем.

Мальчик дергает меня за рукав:

— Пойдем, пойдем…

Мне придется встать — не отстанет. Он поднимает мою руку, взваливая себе на плечи, как здоровый больного. Тащит меня к вагончику.

— Как ты выбрался?

— Дверь была открыта.

Мне еще хочется спросить, откуда взялась пуля, но этот вопрос даже глупее, бессмысленнее, чем первый. Мне все равно не понять, не поверить. Надо просто принять.

Мы заходим в вагончик. Мальчик помогает мне опуститься на грязное ватное одеяло. Садится рядом и показывает рукой:

— Смотри.

На черном полу — песочная пирамида, на ней голышами выложен крест.

— Что это?

— Наш новый храм, — улыбается мальчик. — Я же говорил, он поможет.

Это было его обещание. Он сдержал слово. Как и я свое. Может быть, жизнь проще, чем я думал, и жить — значит исполнять обещания, данные друг другу.

Обнимаю мальчика за плечи. Будто сына. Прикладываю ладонь к ладони, ощущая его тепло, передавая свое. В мутные окна вагончика пробиваются первые рассветные лучи.

Людмила Коль

Роза

Роза Григорьевна держала жильцов во всех углах дома.

— А что же делать? — объяснила она Валечке. — Мы собираемся уезжать насовсем. Муж сейчас работает в две смены. Петька мой восьмой класс заканчивает в этом году, пойдет в техникум, если еще не успеем собраться… Петька! Ты опять двойку сегодня получил, мерзавец?! — тут же кричала она вниз с деревянной террасы, увидев, как Петька возвращается из школы. — Что он себе думает?! Одни двойки! — Опять обращалась к Валечке: — Иди, я тебя покормлю! Обед готов! — снова вниз Петьке.

Петька, крепкий светлоголовый пацан с разбросанными по всему лицу веснушками, топал по лестнице наверх, здоровался с Валечкой, усаживался за стол.

Роза пока наливала ему в тарелку горячий украинский борщ на курином бульоне, а Валечка спрашивала:

— Какие-нибудь книжки почитать у тебя есть?

— Та шо-то есть, конечно, — уже взявшись за ложку, отвечал Петька. — Украинские сказки есть, например…

— Вот со старшим не было проблем, — жаловалась Роза, когда Петька после обеда враз исчезал. — Школу закончил, в институт в Симферополе поступил. А этот такой оболтус, невозможно себе представить! Что из него вырастет?.. Ну, в Израиле он в армию пойдет, может быть, к дисциплине привыкнет. А тут такая обстановка в Ялте… Сами видели, кто у нас живет… Постоянно разные люди… У меня, правда, всегда приличные, но вокруг…

Уже ночью почти, в темноте, из сада доносились стенания:

— Роза Григорьевна! Дайте аллохол!..

Роза выходила на террасу:

— Что вы кричите, Шлёма! Вы мне отдыхающих побудите! Кто вам велел есть целый батон колбасы? Я вас предупреждала, что будет плохо с печенью, а вы не слушали. Где я вам сейчас буду искать аллохол в темноте?!

— Роза Григорьевна! Умоляю, дайте аллохол!..

Роза уходила в дом, не зажигая света, рылась в коробочке с лекарствами, выходила, бросала вниз:

— Нате, только не кричите, отдыхающие спят!

— От него спасенья нету ни одну ночь! — выливала она Валечке свое возмущение утром. — Нажрался вчера «Докторской» колбасы, напился пива, а потом кричит: «Дайте аллохол!» Видели, какой живот нажрал? Живет в санатории и говорит, что санаторской еды ему не хватает, поэтому за колбасой в магазин ходит. Он ее батонами жрет. А потом по пузу гладит и кричит: «Аллохол!» Он мне всех отдыхающих распугает. Уже третий год приезжает, и все то же самое повторяется.

Соседка Марина, у которой было всего два человека жильцов, занимавших две койки в доме, появлялась из застекленной террасы, где она спала с мужем на топчане под толстой периной; недовольная, с всклокоченными волосами, на ходу запахивая халат, шла в кухню ставить чайник.

— Ты сегодня работаешь? — спрашивала Роза.

Марина, не оборачиваясь, что-то бурчала себе под нос и запиралась в туалете.

— Всю ночь ругались, — тут же сообщала вполголоса Роза, если Валечка была в кухне. — Я только слышала, как он кричал на нее: «Шлюха! Опять связалась!», а она ему: «Пошел вон, альфа-самец!» Она всегда его альфа-самцом называет. Она в санатории работает, как только он в командировку — у нее тут же новый ухажер, и сюда водит. Без мужчины ни одной ночи не может. Потому и ругаются. Вчера вечером вернулся, а у нее только что ночевал новый, кто-то ему про него сказал уже. — И безнадежно вздыхала: — Испорченная, конечно, женщина.

Все это Валечка узнала в первые два дня, и потом, когда приезжала сюда, это было давным-давно знакомо.

В маленькой угловой комнатке жила тогда женщина с пятилетним мальчиком.

— Чу́дный ребенок! — каждый раз, когда они шли на пляж, провожала их любовным взглядом Роза. — Такие дети редко бывают у людей. Дай только Бог ему счастья в жизни! Она русская, а муж у нее еврей. Сразу видно по ребенку, что еврейская кровь есть…

— Как вы это видите? — недоверчиво спрашивала Валечка.