Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

— Настя, — повторил он без всякого выражения, и так же без выражения добавил: — ПОДАРИ. МНЕ. СЧАСТЬЕ.

Тьфу ты… Опять. Да что ж за наваждение-то, в конце концов?! Но странным образом в его устах эта дикость меня не взбесила. Напротив, прозвучала очень трогательно, чуть ли не умоляюще. Тем более что не было похабной ухмылки на абсолютно серьезном лице с грустными глазами.

— Подарю… — обещала я.

Тогда он привлек меня к своим фиолетовым губам, и я почувствовала острый запах водки. Вдохнула. Закрыла глаза. Вдруг… Нет, поистине, такое случается только в кино, в сказке и в «Алуште»!

— Настька?!

— Машка!!!

Со стороны пирсов, отделившись от желтого автобуса, ко мне бежала Машка Иванова!

— Как ты здесь?!

— Да вот, на «Дикарей» приехали, «пионеров» привезли! А как обливать начали — мы в автобус, убежали, короче…

— Да вы что?! Самое классное пропустили…

— А ты-то… ты что здесь делаешь?! — спросила, наконец, Машка.

И я, в конце концов, смогла это сказать. То есть крикнуть, не в силах совладать с дрожащим в голосе счастьем:

— Живу я здесь!!!

— У‑у‑у… — восхитилась она. — Здорово… А я в «Орбите»[15] бригадиром…

— Как? Где?! В «Орбите»?!!

Эх… То есть — ах! Ах, «Орбита»… Перед мысленным взором воспоминания закружились со скоростью, с какой кружилась некогда моя «орбитальная» юность. Когда-то (на самом-то деле всего пять лет назад!) мы сами были там «пионерами»: собирали персики, виноград, табак, ездили на экскурсии под присмотром бригадиров. Там я познакомилась с Машкой, и не только с ней. Наши родители работали в ОКБ МЭИ, а оно, это ОКБ, организовало в Крыму неподалеку от «Алушты» трудовой лагерь для детей сотрудников. Чудесное, неповторимое, особенное… фантастическое место!

— Поехали к нам, а?! — вдруг предложила Машка. — Сейчас автобус отправляется…

— Что… уже сейчас?

Я оглянулась. Ястребиный Палец смотрел на нас, то ли бессмысленно, то ли просветленно улыбаясь. Пока мы болтали, он встал, вытянул из кармана шорт мокрую пачку «Ватры». И теперь аккуратно раскладывал на горячей ржавой трубе скрюченные папиросы.

— Конечно! — ликовала Машка. — Полчаса по серпантину — и ты там! В «кишке» побудешь, на своей кровати посидишь… А там еще Юлька! И Таня Балабан, они в лагере остались. Представляешь, что с ними сделается, когда я тебя привезу?!!

— Да-а…

— Переночуем у меня в домике, я ведь в бригадирском домике живу. А завтра вернешься, отвезет кто-нибудь… Ну, ведь такая встреча, Настька!!

Да, правда, такая неожиданная встреча с детством — как чудо. Чтобы поверить в него окончательно, мы еще попрыгали и повизжали, обнявшись, и я намочила ее сарафан. Я отстранилась от Машки, виновато взглянула на Кашоса. Он пытался раскурить мокрую «Ватру». «Ватра» шипела и распадалась в его пальцах серыми хлопьями.

— Я… э‑э…

— Давай, мам, — шумно прошептал он.

Сердце сникло. А я ведь уже внутренне отказалась от него сама, когда решала, ехать с Машкой или нет. Вот интересно — выбрала детство… Ну, что ж, выбор есть выбор. И каково же было мое изумление, когда он прохрипел:

— Я буду ждать.

— Как?!

— На трубах.

Он обернулся, показав рукой на то место, где мы только что сидели. Вероятно, чтобы я не перепутала.

— Встретимся перед дискотекой, часов в десять.

Я не верила своим ушам. Оставалось поверить сердцу.

— Поезжай, ма… вечером… придешь?

— Да, — сказала я.

Потому что больше не могла ничего сказать. Услышь я звук своего голоса — либо заплакала бы, либо осталась, кинувшись ему на бронзовую шею… Автобус просигналил, Машка потянула меня за руку.

— Ну, давай, — отпустил он.

И снова сел на трубу.

…Автобус сонно полз по серпантину, в нем сладко воняло соляркой, а незнакомые пионеры-подростки поглядывали на меня с нездоровым любопытством. Примерно как я на Уща, когда впервые его увидела. Мне было смешно, странно, и мы трещали с Машкой всю дорогу. О том, как рады мы друг другу, о том, как недавно еще, кажется, плескалось вокруг детство, и о том, что встреча наша не случайна. Мы были уверены: абсолютно все, что происходит в мире, происходит ради нас, из-за нас и рядом с нами.

Я почти не замечала, как в лимонном, лазурном, пыльном экране автобусного окна плывут, подрагивая и плавясь, раскрошенные скалы с розовыми соснами, как разматывается капроновая лента моря, простроченная золотом…

— Помнишь? — Машка кивнула на полосатые лоскутки виноградников.

— Угу… «Изабелла», небось, еще зеленая?

— Кислятина! Но «кардинал» ничего, есть можно…

Мы, как заправские фермеры-колхозники, обсуждали достоинства сортов винограда. Что вот, мол, есть сорта винные, а вполне хороши как столовые, а есть вроде бы столовые, а в рот не возьмешь… Со знанием дела мы кривили губы и покачивали головами. Еще бы! Сколько сортов было съедено — десятки килограммов! Толстокожих, кислых, как уксус, и сладких, как сахар, терпких, круглых и продолговатых, прозрачно-зеленых и черных, розово‑красных, покрытых неизменным седым слоем селитры, смывать которую — пижонство, да к тому же и неграмотность, потому что «микроб дурак — от грязи дохнет!»…