Крымская война. Попутчики

Это Лобанов-Ростовский. Прапорщик невыносимо горд своей новой ролью, тем более что сегодня от него и правда многое зависит. «Алмаз» и «Заветный» торопятся напересечку каравана; капитан первого ранга Зарин намерен обстрелять с большой дистанции ордер охранения, заставить повернуть навстречу русским. Повернут, никуда не денутся – не в характере гордых бриттов ждать, пока их расстреливают с дальней дистанции. А затем, форсируя машины (в кочегарках припасено несколько бочек мазута, им будут поливать уголь, прежде чем забрасывать в топки), по дуге обойти охранение и атаковать транспорты.

Правда, в голове одной из колонн идет «Наполеон». А еще там французские пароходофрегаты с пексановскими пушками. Но они забиты солдатами и лошадьми экспедиционных сил; хорошо, если смогут стрелять орудия верхней палубы. В батарейных же палубах настоящий Ноев ковчег, о нормальной работе расчетов можно забыть.

«Алмаз» с миноносцем ворвутся в походные колонны транспортов, как волки в овчарню. Пушки Канэ уверенно кладут снаряды в цель прямой наводкой с полутора-двух километров. Это будет не бой, а бойня.

Если… если только корабли охранения маневренные, хоть и тихоходные, не прижмут нас к линейному ордеру. Чугунные ядра способны натворить бед, если угодят с трех-четырех кабельтовых в небронированный корпус бывшей яхты или миноносца. Дымный порох в круглой бомбе много слабее начинки осколочно-фугасного снаряда, но ведь и такой взрыв разбрасывает во все стороны острые, как бритва, чугунные осколки. Они калечат механизмы, дробят в стеклянную пыль линзы прицелов и дальномеров, выкашивают расчеты, прикрытые лишь парусиновыми обвесами.

С расстояния в несколько миль даже самый внимательный наблюдатель, вооруженный отменной цейсовской оптикой, не сразу разглядит выросший у форштевня бурун – точное указание на то, что корабль резко увеличил скорость. «Воздушному» зрителю корабли кажутся неподвижными, и далеко не всякий сможет верно определить курс цели. И если прозевать момент поворота, не уловить прироста скорости – дистанция между загонщиком и добычей начнет быстро сокращаться. А «длинная» тридцатидвухфунтовка, каких немало на английских кораблях, на предельном возвышении бросает ядро на милю с лишним. Да, попасть на таком расстоянии – задачка из области ненаучной фантастики, но английские артиллеристы умеют пользоваться квадрантами, кому-то из них может повезти.

Чтобы этого не допустить, и нужен Лобанов-Ростовский с его «Кенвудом». Прапорщик полтора года летает с Марченко; он умеет определять и скорость, и курс с любого ракурса, на запредельной для других летнабов дистанции. Но… море сплошь покрыто британскими кораблями; матросы на них бесстрашны и умелы, и приказы им отдают лучшие военные моряки на свете – офицеры Королевского флота. И пусть против них играют пятьдесят лет технического прогресса – горько пожалеет тот, кто недооценит такого врага. Корветы и пароходофрегаты Роял Нэви сделают все, чтобы поймать наглецов в перекрестия своих курсов, и только от прапорщика, что сидит сейчас на левом сиденье, зависит, получится это у них или нет.

* * *

– Лево десять!

– Есть лево десять! – отозвался рулевой и закрутил штурвальное колесо. Латунный обруч, начищенный до зеркального блеска, обдал людей на мостике солнечными зайчиками. – Руль лево десять!

– Как катимся?

– Медленно влево!

Я вгляделся в горизонт, отыскивая хотя бы самую мелкую зацепку. К примеру, вон то облачко…

Бушприт и правда сместился влево – еле-еле заметно.

– Отводить!

– Есть отводить! – лакированные спицы замелькали в обратную сторону. – Руль прямо!

– Как на румбе?

Рулевой сощурился на картушку компаса:

– На румбе тридцать шесть!

– Так держать!

– Есть так держать!

Зарин выдернул из амбушюра кожаную пробку:

– Машинное! Держать три четверти!

В переговорной трубе заклокотало, захрипело. Командир крейсера удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне:

– Голубчик Сергей Борисыч, что у летунов?

Я зашарил на поясе, нащупывая рацию. Неудобно-то как: засмотрелся на военно-морские экзерциции, а о своих обязанностях забыл.

– Тридцать второй, я «Алмаз», доложите, прием!

– Я тридцать второй, взлетели, идем к вам. Встречайте!

Голос Лобанова-Ростовского звучал громко, отчетливо. Я собрался повторить доклад, но Зарин отмахнулся: не надо, мол, сам слышал.

Разведчик появился минут через семь. Прошел над самыми мачтами, дважды качнул плоскостями – желтый перкаль насквозь пронизывали лучи утреннего солнца. Летнаб засемафорил шлемом, Зарин помахал в ответ. Гидроплан задрал нос и полез вверх, уменьшаясь до размеров шмеля… мухи… звенящей точки…