Крымские тетради

— Все отступали… И я… Я только курсы закончил…

— Признался, гад! Дезертир!

Мы были ошеломлены, все происходило с катастрофической быстротой. Я не успел опомниться, как раздался выстрел.

— За все и за всех получай! — Очкарь, как эпилептик, дергался, человек лежал у его ног мертвым.

Амелинов накинулся на него:

— Ты что натворил?

— Дезертира уничтожил. Я нюхом их чую!

Моряк успел обыскать убитого и в обшлаге рукава нашел перехваченный суровой ниткой пакетик. В нем были: удостоверение личности на имя младшего лейтенанта, медаль «За отвагу», комсомольский билет.

Смирнов поднял автомат.

— Ты кого убил, сволочь?

— Стой! — Амелинов стал между ними. — Самосуда не будет, разберемся. А ты, — он резко повернулся к Очкарю, — отдай оружие!

…Очкаря, к великому несчастью, не судили, защитил его, как ни странно, Амелинов. «Он был невменяем», — рапортовал он. Напрасно защитил. Позже, приблизительно через месяц, Очкаря послали с группой партизан на очень важное разведывательное задание. Он попал к немцам и выдал всех своих спутников.

Черного кобеля не отмоешь добела, как ни старайся.

6

Ни Бортникова, ни связных от него в лесном домике «Чучель» не было.

Рассказывают: на командира Четвертого района напали каратели и загнали его куда-то в район трехречья Кача — Донга — Писара. Я собрался на поиски, но меня не пустили, сказали: жди связных!

Домик стоял на перекрестке многих дорог и троп, связывал Центральный штаб с районами, подпольными группами оккупированных городов. Отсюда партизанские ходоки уносили приказы Мокроусова, доставляя сюда вести о боях, победах, поражениях.

На первый взгляд тут все мне казалось случайным, недодуманным: для чего, например, скапливать столько народу на этом крохотном «пятачке», лежащем всего в километре от довольно-таки важной Романовской дороги, по которой час назад прошла мотоколонна фашистов в сторону Южного берега Крыма?

Шум, гвалт, колгота, — не поймешь, кто здесь командует, кто подчиняется.

Амелинов вдруг куда-то исчез, моряк Смирнов нашел какого-то дружка, а я и Семенов сиротливо прижались к сырой стене — другого места не найдешь, все перезанято — и чего-то ждем.

Люди! Какие они тут разные! Сдвинуты набекрень шапки с красными лентами поперек, взгляды — знай наших! Военные, матросня, бывшие бойцы истребительных батальонов. Они все чему-то радуются, говорят в полный голос. Как же так: они же знают о гибели «Армении» — мы рассказали, а ведут себя, словно немцев из Крыма выгнали. Откуда такой оптимизм, уместен ли он? А может быть, я чего-то еще недопонимаю? На войне человеческие чувства жалость, боль, ненависть, презрение, страх — проявляются как-то особенно, а как — я еще не знаю…

По соседству дотошный морячок пристает к пожилому степенному красноармейцу, прижимающему к себе новенький автомат-пистолет, явно трофейный.

— Папаша, махнем! Даю ТТ, пять лимонок, зажигалку и флягу!

— Не приставай!

— Жалко, да? Ведь стянул небось…

«Папаша» обкладывает моряка таким сочным матом, что тот от восхищения бросает вверх бескозырку.

Вокруг смеются.

Толстощекий артиллерист который раз обращается ко мне:

— Скажи толком: дадут мне шинель аль пропадать?

Я пожимаю плечами.

— Пойми, старшина не успел дать мне шинель. Значит, я не получал.

— Тут лес, цейхгаузов нет!

— Чевой, чевой?

— Вещевых складов нет, говорю!

— Но порядок должон быть?

Я увидел Амелинова, бросился к нему:

— Как же быть?

— Ждать.

И все же в этой сумятице была и своя гармония.

Вот вошел в переполненную комнатушку высокий сероглазый человек в годах, степенный, какой-то самостоятельный. На лице глубокие морщины, а кажется моложавым. У него крепкие зубы, точные движения. Снял плащ, посмотрел поверх голов:

— Товарищ Амелинов!

Захар обрадовался:

— Дядя Дима! С новостями?

— Морячка привел. Эй, дружок! — Он повернулся лицом к входным дверям.

Оттуда вкатился плотноплечий круглолобый парень в бушлате, перекрещенном пулеметными лентами.

— Мое вам, братцы! — по-смешному запищал бабьим голосом.

Грянул смех, но Амелинов шикнул:

— Ну! — Голос у него отлично поставленный, он сразу подавил смех. Прошу ко мне! — Отыскал глазами меня: — И ты давай сюда!

Крохотная комнатушка, кровать, на ней гора подушек в красных наволочках. Амелинов присел на столик, приткнувшийся к окошечку, а мы прижались к стене.

— Ну, Дмитрий Дмитриевич, чем я обрадую нашего командующего?

Дядя Дима — Дмитрий Дмитриевич Кособродов — из-за пазухи достал пакетик.

— Лично от Павла Васильевича Макарова!

— Чем же нас удивит знаменитый адъютант генерала Май-Маевского?

Май-Маевского! Перед войной я прочитал книгу Макарова и буквально бредил тем, что узнал из нее. Большевик Макаров в роли белого капитана сумел стать правой рукой генерала Май-Маевского. Романтическая личность автора запомнилась на всю жизнь. Неужели сейчас он в лесу, в одном строю с нами? Меня взяло нетерпение, и я спросил у Амелинова:

— Макаров — тот самый?

Он кивнул головой, продолжая знакомиться с содержимым рапорта.

— Старая гвардия! Молодец, Паша! — он посмотрел на моряка. — Так ты из группы Вихмана?