Крымский Джокер

щей притягательной власти? Кто вырвал меня из времени, чтобы я навсегда забыл твой сладост-

ный запах?

И проклятия, смешиваясь с грозным рёвом, теперь терзают мои уши.

«Это не я!» - твержу заклинания, и призываю солнце поскорее растопить этот ледяной сон. «Это

не я!» - кричу в холодную тьму, всё крепче укутываясь в липкое одеяло.

А весна медлит с приходом, и боже, как страшно видеть это одинокое чудовище!

И ты снова сворачиваешься клубком, вспоминая тёплое тело матери, укрывавшее тебя от страш-

ной яви. И спишь подолгу. Или лежишь, не раскрывая глаз. И чувствуешь свои мысли, как чув-

ствуют прикосновения. Они не в силах закрыть тебя от этой заснеженной круговерти, где тёмная

тень, вставая на задние лапы, смотрит вдаль жёлтыми безумными глазами…

* * *

«Ах, что мне теперь до ваших проблем, ваших бед и страданий! Теперь я и сам больной, и в печи

нет дров и на дворе слякоть…» - вот первый шаг к смерти.

* * *

Кто презирает себя - тот глупец. Но кто хоть на мгновенье начнёт уважать другого больше, чем

себя, тот просто сумасшедший.

* * *

Посмотрите, что он натворил! Он оскорбил нашу нравственность, и наплевал на наши славные

традиции.

Зато, какой славный яд сварился в нашей душе, чтобы угостить им его близких!

* * *

Я встал сегодня до рассвета, и, посмотрев на себя в зеркало, сказал себе: «Ты хищник… Но ты не

из тех хищников, что питаются бумажками с портретами поэтов и президентов, - золотая пыль не

блестит на твоих усах.

И ты не сидишь годами в засаде, чтобы укрепляя тело и дух, поймать-таки сладкую овцу удачи.

Ты не бросаешься на тела самок, чтобы в жарком танце совершить предназначенное…»

Я долгие годы пожираю себя. Я обгладываю, урча, свои вожделения и страсти, чтобы насытив-

шись отрыгнуть их прочь.

И в поисках свежей пищи мечусь в закоулках души и разума, и усталость всё чаще заполняет

мои дни и ночи. Я ещё быстр, и мой удар проворен. Но стало слабнуть зрение, и теперь всё чаще

случается так, что я попадаю в чужие души, и устраиваю там кровавую бойню.

Но это не моя вина. Я жалею свои жертвы жалостью убийцы. Я плачу о них голодными ночами.

Я готов вернуть всё назад, проклиная свои ошибки, но как? Но не раскаяние гложет меня - стыд за

новый промах и злость за свою слабость - вот мои судьи.

Но когда я встал сегодня, я понял - чтобы избежать всего этого, нужно затаиться. Замереть на ме-

сте, чтобы напряглись зрение и нюх. Чтобы слиться с буграми и корягами. Чтобы стать невидим-

кой.

И прыгнуть на рассвете, когда силуэты проясняться, и моя дичь станет менее пугливой. И вце-

питься последней хваткой в своё рано постаревшее сердце, чтобы мои крепкие клыки прикончили

это древнее вместилище страстей и иллюзий. И тогда на его могиле я отрёкусь от самого нена-

вистного порождения человеческого сердца – страха.

Как легко было разогнать этот чёртов поезд! Но как трудно теперь выпрыгнуть на ходу!

* * *

263

«Песня цикады не скажет, сколько ей жить осталось…»

Лёгкие слова как лёгкая печаль. Так же незаметно проникают внутрь, и там танцуют свой воз-

душный танец. Невероятно трудное искусство овладеть прозрачными словами, чтобы передать ве-

сомые мысли.

Наши жизни неуклюже прошиты колючей проволокой грубых фраз. И как часто пропадает сама

способность выражения сокровенного! Над огромными свалками ежедневных изречений витает

призрак поражения Духа.

Мы втаптываем редкие ночные прозрения днём в грязный асфальт, и хохочем. Мы готовы сме-

яться над всем только потому, что гогочущий человек предполагает своим видом некое благополу-

чие. Благополучие чего? Это давно никого не интересует. Плачет – плохо. Смеётся – значит раду-

ется. Радуется – значит счастлив.

Вот атмосфера конца царства человеческого Духа.

«Давайте смеяться почаще», - формула счастья последнего человека.

За этой простой формулой кроется огромная чёрная пропасть, где погибают тихие слова разума.

Как величественны былые обеты молчания! И немногословность, почитаемая как высшая муд-

рость. Изысканность и строгая разборчивость выражения своих мыслей. И не только на бумаге, -

просто в жизни.

Всё, что рождено в тишине, пронизано какой-то ночной тайной. Словно частица лунного света

проникла в мысли, чувства, слова…

Я радуюсь, когда сплю наяву в этой странной тягучей оболочке ночной тишины. И готов покло-

няться всем идолам этой тёмной страны, имена которым придумываю сам.

И в этой тишине как никогда чувствуется страшная беда дневного кошмара, когда слова

превратятся в мусор, который мы безрассудно швыряем в свои души. И сколько же нужно распя-

тий, чтобы искупить этот повальный грех словоблудия!

Суметь спрятать свой небольшой клад на этой свалке - подвиг, достойный ночного воришки. Ко-

пить лёгкие слова и мысли, запоминать истории и стихи; искать и сохранять – только тогда воз-

можно продвигаться под яркими лучами людского дня в верном направлении.

«Нет никого на дороге в этот осенний вечер».

* * *

Вам когда-нибудь приходилось слушать чужие речи, и замыкаться в отвращении? А случалось ли

так, что прослушав кого-нибудь, вы с негодованием сетовали на потерянное время?