Крысиная башня-2

Они уже были мертвы, эти два поганых мента; но ещё не знали об этом. Ещё двигались, переминались; их поганые сердца ещё перегоняли последние в их жизни литры крови, — но они были уже мертвы — она так решила. Те, парни в камуфляже, просто грубые самцы из Арсенала — они ей ничего не сделали; и, даже может быть и не желали зла — просто хотели трахнуть, — а она вполне себе поучаствовала в их убийстве. А эти двое явно не должны были жить. Сволочи. Она уже сейчас уложила бы их одной очередью. Но рядом стоял Владимир, мужчина. И ему было в конце концов решать, — так она была воспитана. Надо ему сказать…

— Володя…

Он только взглянул на неё, и, судя по всему, всё понял.

Капитан почувствовал исходящие от чернявой девки враждебные флюиды, и поёжился. Кажется, про «отжим» машины и думать не приходится! Искательно взглянул на парня, и зачастил:

— А мы вот… дежурим тут, в тяжёлых условиях выполняем свой служебный долг!.. Из всего личного состава вот только мы и… ещё Лёха… то есть рядовой… мммм… как его? Раненый — лежит вон в том вагончике! Представьте себе, мы тут как бы в глубоком тылу — но подверглись неделю назад нападению мувской диверсионной группы! Представьте себе! — на лошадях! — кто бы мог подумать! Мы приняли бой! — в результате старший лейтенант Петрович убит, а рядовой Лёха тяжело ранен! Да-с…

Бормоча эти бессмысленные слова, Дим Димыч уже понимал, что это — несмотря на клоунскую роспись броневика, — люди серьёзные; и пытаться что-то отжать у них — пустая затея. Это явно читалось во враждебном молчании девки, и в бесстрастном выжидательном молчании парня. И в мелькающих в амбразурах подсматривающих глазах. И в щель водительской двери тоже кто-то смотрит! Но, может быть, удастся что-нибудь выжалить??..

— …в тяжёлых условиях исполняем, значит… Я — капитан Пустовалов; а, я говорил уже… А вы… простите, не вижу вашего звания…

Парень по-прежнему молчал; и капитан продолжил:

— Какой у вас хороший броневик!.. Таких сейчас, наверное, уже и не делают! И… эмблемы такие симпатичные! Это что, розовый — кабан? А чья это эмблема? Мы, извините, тут несколько отстали от политической жизни в столице…

При слове «кабан» в кунге кто-то возмущённо, но тонким девичьим голосом нецензурно выругался, но капитан не обратил на это внимания:

— …очень тяжело с продуктами, очень! И — с боезапасом, надо признаться… Хотя мы не жалуемся, но продолжаем с честью… раненый у нас — я говорил уже. Рядовой… эээ… Лёха. Алексей. Был ранен при нападении на пост. Вы не могли бы… выделить нам… и для раненого… некоторую толику своих припасов?.. как, так сказать, коллегам?..

На самом деле Дим Димыч кривил душой: никакого раненого у них уже не было. Раненый Лёха так достал их за несколько дней своими стонами, мешая ночью спать, что вчера они с Юркой удавили его подушкой. Всё равно это и для него был лучший выход — медикаментов, кроме йода, у них всё равно не было, а раны гноились и уже начинали вонять… Конечно, это был лучший выход, — и тело Лёхи заняло своё место в траншее рядом с трупом лейтенанта Петровича со снесённой большей частью черепа. Но знать об этом проезжим было необязательно; напротив — на раненого, глядишь, выделят что-нибудь дополнительно!

Капитан смотрел просительно; а парень, как будто закончив своё исследование, повернулся к стоящей рядом девке и именно ей только и сказал:

— Ну, Гуля, у тебя было какое-то дело здесь? Решай его — и поехали.

Дим Димыч смотрел недоумённо, хотя его кольнуло это обращённое не к нему «решай его», — так они говорили во вполне определённых случаях; а вот Юрка Сабельфельд, Ганс, внезапно что-то сообразил; и, бросив в снег автомат, метнулся по дорожке к вагончику… В руке парня как-то внезапно оказался пистолет, но он не стрелял.

А вот ствол автомата чернявой девки теперь конкретно смотрел капитану в грудь, и тот обмер. И слова её, обращённые к нему, были мёртвыми, неживыми, холодными:

— Скажи, скот, сколько девчонок вы тут трахнули и закопали? Ну??

Ганс, петляя, падая в сугробы и опять вскакивая, нёсся к вагончику. Дим Димыч вдруг чётко понял, что не будет сейчас не только «вспомоществования» от этих странных проезжающих, но и больше не будет совсем ничего: ни пьянок с деревенской самогонкой в «штабном» вагончике; ни хавки; ни женского тела, растянутого на одной из коек; ни власти, ни… да, этого снега, неба, даже этого стелящегося дымка от печки — тоже не будет… За что???

— За что??? — выдохнул он и повалился на колени.

Одновременно Гузель нажала на спусковой крючок, и автоматная очередь, направленная ему в грудь, прочеркнула его от груди до лба, выбив из спины и затылка облачком мелкие красные брызги, отбросив его назад.

Гузель вновь вскинула автомат, стараясь поймать в прицел мечущуюся из стороны в сторону спину удирающего тощего мента; но её опередил Женька: распахнув водительскую дверь, он с криком «- Уйдёт же, уйдёт!!» застрочил вслед убегающему из автомата. Разразился длинной очередью и автомат Гузели. Пули взбивали фонтанчики снега слева и справа от петляющего в ужасе как заяц Ганса, но он мчался прочь как заговорённый.