Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста

Бумаги Шарлотты Вехтер были ее личным актом памяти, но при этом и защитой, попыткой обелить репутацию Отто. Я уже знал, что многих документов — его служебных бумаг — недостает: как следует из ряда материалов, они были утоплены Шарлоттой или их сыном Отто в озере Целлер. Я подозревал также, что ряд писем и дневников припрятан, на что порой намекал Хорст. Я понял, что он следует путем Шарлотты, предлагая сыновью вариацию материнской темы со своими нюансами. «Не существует ни одного подписанного им приказа о смертной казни», — твердил Хорст. При этом он не отрицал, что его позиция мотивирована любовью к матери. Отца он толком не знал: «Я люблю свою мать, я должен так поступать ради нее».

Его позиция создавала ему проблемы с другими членами семьи. Они сильно порицали его за общение со мной, не одобрили ни статью в «Файненшл Таймс», ни документальный фильм. Его все реже приглашали на семейные встречи, а когда он там появлялся, игнорировали. Из всей семьи были еще живы, кроме него, две сестры. Хейди жила в Париже с мужем-англичанином. «Он ненавидит все, что я делаю…» — сказал Хорст со странной улыбкой: его племянник стремился попасть в парламент от консервативной партии, и Хорст мог повредить его будущности. Линде, младшая из шести детей Вехтеров, жила неподалеку от Хагенберга. В следующем поколении, среди 21 племянника и племянницы Хорста, первую скрипку играл адвокат Отто, сын единственного брата Хорста, Отто-младшего. Семейная мантра звучала, похоже, так: «Держаться подальше от дядюшки Хорста».

Родня со стороны старшего Отто тоже отрицательно относилась к активности Хорста. Ильзе, тетка Хорста, часто фигурирующая в письмах и дневниках Шарлотты, была шокирована, узнав о сотрудничестве Хорста с художником Хундертвассером. «Быть того не может! — вскричала она. — Ты работаешь на еврея?!» О чем он думает, он же Вехтер! По словам Хорста, тетя Ильзе была открытой фанатичной антисемиткой, на ее фоне выигрышно смотрелась даже Шарлотта: «Моя мать никогда такой не была, она не была фанатичной нацисткой». Того, что она была просто нацисткой, он не отрицал. Но «только из-за моего отца».

Морозным днем мы изучали в замке последние письма Отто, написанные после выходных на озере Альбано в обществе человека, чьего имени мы не знаем. Хорст был уверен, что эти письма чрезвычайно напугали Шарлотту, особенно письмо от 6 июля, нацарапанное дрожащей рукой.

Мы вместе прочли последние письма Отто Вехтера и Шарлотты, а также два письма Пруссачки, отправленные в Зальцбург после его смерти. Хорст показал нам оригиналы, лежавшие под стеклом напротив его кровати, рядом с фотографиями Отто в эсэсовском мундире и крестного отца, Зейсс-Инкварта. Положив одно из писем на деревянный стол, он прочел вслух: «От него я узнала о вас, о детях, обо всем, что ему было дорого в жизни». Читая эти слова, Хорст беззвучно плакал.

— Это неправда, — выдавил он из себя.

— Что неправда?

— Что мой отец умер от болезни.

Впервые Хорст предположил, что его отец был убит. Что же там произошло?

— Лучше будет начать с начала, — сказал он.

— Самое время выпить шнапса? — предложил Джеймс.

— Шнапс уже ждет, — ответил Хорст, успевший прийти в себя.

33. Завещание

Отто Вехтера перезахоронили в 1974 году, через 25 лет после возвращения Шарлотты из Рима в Зальцбург. Она ехала домой с разбитым сердцем и с бумагами, оставшимися от Отто в больнице Святого Духа и в монастыре Винья Пиа: дневниками 1949 года, списком римских знакомых, заметками о людях и об отправленной и полученной корреспонденции за проведенные в Риме семьдесят дней. Эти бумаги после смерти Шарлотты перешли к Хорсту.

Среди них было письмо Отто на одной страничке, его завещание, подписанное «Альфредо Рейнхардт». Рим, дата на почтовом штемпеле, адресат — «дорогой доктор». Все это напечатано на машинке, фамилия «Маркезани» добавлена карандашом рукой человека, имевшего инструкцию связаться в случае болезни Отто с двумя людьми: неназванной женой автора завещания, на которую следовало выйти через Рихарда Вокша, Санкт-Гильген, Австрия, и с фрейлейн Луизой Эбнер в Больцано, которая в свою очередь оповестит троих друзей в Южном Тироле: Ридля, Шнеца и «Ладурнера». «Поддерживайте с ними связь», — инструктировал Отто.

Доктора Маркезани Отто просил также уведомить римского адвоката профессора Джангалеццо Беттони[642] (номер телефона прилагался), который обеспечит необходимое «юридическое сопровождение». Адвокат работал до 1945 года в итальянском посольстве в Берлине, объяснял Отто в письме, владеет немецким и женат на немке.

При «серьезном» положении Маркезани следовало обратиться к д-ру Худалу, епископу, а также подумать о приглашении Ивана Бучко[643], греко-католического епископа. «Бучко знаком с губернатором, д-ром В., по своей деятельности на родине», — писал Отто, упоминая также его добрые отношения с Ватиканом и с западными союзниками. Однако этот шаг предполагался как последний, отчаянный, в критической ситуации, поскольку нежелательно было выводить дело на «международный уровень».