Крысиные гонки

Дура она, что ли? Сама-то в это верит, в «договариваться»? Видать, верит — вон, как глаза горят; изо рта летят видные на свету фонаря мелкие-мелки брызги; убеждена… Почему? Потому что в то время, когда армия, полиция, спецслужбы давили всякую гнусь — внутреннюю и внешнюю, в зародыше, — такие вот «педагогини» в тёплых кабинетах разрабатывали педагогические же планы воспитания в духе «разумное-доброе-вечное»; внушали, что «всегда можно договориться, а драться — нехорошо!», что «любой спор можно решить словами!..» Убирали из школьной программы НВП, и вводили беззубые Основы Безопасной Жизнедеятельности; выступали против «жестоких видов спорта»; против пионерлагерей с их военизированной структурой, со строем, со строевой песней, создающей ощущение единства; ибо «каждый человек это отдельная прекрасная индивидуальность, и нельзя его втискивать в прокрустово ложе дурацких военизированных организаций, ограничивающих его свободу!..»

Вовчик увидел, как беззвучно шевелятся губы Вадима, явно ведва сдерживаемых ругательствах; как посуровел лицом Отец Андрей, как надвинула поглубже на лицо платок Катька…

— …нельзя, нельзя так-то! Нужно — делиться! Да, мы не виноваты, что в деревне кто-то обобрал амбар и погреб, лишил Озерье продовольствия! Но у нас-то есть! Много! Мы — можем поделиться! И — таким образом решить вопрос! Я сама могу пойти в деревню парламентёром, переговорщиком, и постараюсь договориться, чтобы нас не трогали! А мы — поделимся! Это ведь лучше, чем стрелять друг в друга, как вы это не поймёте наконец!!

— …Кац, как всегда, предлагает сдаться! — хмыкнул Степан фёдорович.

Та, раскрасневшись от эмоций, повернулась было к нему, чтобы ответить бойко и колко; но её прервала Катерина:

— Леонида Ивановна! Вот вы говорите — «поделиться», и «у нас много!» А ведь мы летом-осенью, когда урожаем с общиной занимались бок-о-бок, не видели вас в поле…

Леонида Ивановна осеклась, подбирая слова.

— Да-да! — поддержал и Отец Андрей, — Вы ведь к урожаю постольку-поскольку. Ребятишками занимались… Да-да, конечно, тоже дело нужное и непростое; только и к остальным запасам общины вы, насколько знаю, имеете самое минимальное отношение — так, Степан Фёдорович?

Степан Фёдорович, занимавший в общине должность ответственного по запасам, степенно кивнул:

— Присоединились вы к общине, Леонида Ивановна, на этапе, когда запасы уже были созданы…

— Так… Так тогда уже в магазинах и на базах ничего за деньги без талонов не отпускали!! — возмутилась та, — Что ж мне делать было?? Я ведь все сбережения в общину отдала. Всё, что было! Как вы можете меня так укорять!! Какое вы право имеете??

— Мы не укоряем… — пояснил и Геннадий Михайлович, — Просто вы так легко склонны распоряжаться тем, к чему руки, по сути, не приложили, что…

— Херню городит! — рявкнул Вадим.

— А ребятишек воспитывать!.. Это что — не труд??! — аж взвизгнула раскрасневшаяся Леонида Ивановна.

— Труд, труд! — покивал Отец Андрей, пристально глядя на неё.

— Так что ж вы!!. Вы, пастырь — как вы можете!! Повожаете таким оскорбительным… нападкам!! Я, можно сказать…

Вовчик поморщился. Чёрт побери. Ну что за херня творится — каждый раз, когда собираемся больше чем Малым Советом, да и там — если присутствует эта Леонида, — обязательно какие-то разборки и неконструктивные ссоры!..

Вмешался:

— Леонида Ивановна! Никто вас не укоряет. Но речь ведь не о том, чтобы «дать или не дать продовольствия» — мы бы поделились, я уверен, люди бы поддержали. Но речь не идёт о том, чтобы «договариваться» — никто с нами договариваться и не думает! Не для того Гришкина банда на БээМПе в деревню вошла, чтобы обсуждать с нами, сколько мы им «можем выделить»…

— Я сама готова идти в деревню договариваться! — выкрикнула Леонида Ивановна.

— С ке-е-ем?..

— С тонущего корабля пытаешься сбежать, крыса??

Наступило всеобщее молчание. Переглянулись — кто это сказал? Вовчик понял — Катерина это сказала. Ого!!

— Это?.. это кто ж?? Это… мне??! Да как вы смеете??? — аж задохнулась от возмущения Леонида Ивановна, — Вы?? Мне?? Сравнивать меня — с бегущей крысой?? Да ты!..

Все молчали, во все глаза глядя то на разгневанную, стоящую перед фонарём на столе, педагогиню; то на сидящую Катерину, ещё больше опустившую платок на лицо, так что тень скрывала все черты.

— Смею… и сейчас объясню почему! — донеслось из-под платка.

— Ну, объясни, объясни!!. — вконец разъярилась Леонида Ивановна.

— Нельзя так, Катя… — начала было баба Настя, но Катерина её прервала:

— У вас, Леонида Ивановна, я обратила внимание на Новый Год, в ушах серёжки были. Золотые, с камушками…

Леонида Ивановна осеклась, глаза её забегали.

— Очень красивые серёжки… я ещё обратила внимание. А ведь мы всё своё золото сдали в общину, на общее дело. Кроме обручальных колец, насколько знаю. На это золото вот, корову выкупили… А у вас!..

— Я тоже — сдала!! — с привизгом тут же парировала Леонида Ивановна, — Сдала я — все свидетели! Кольцо, цепочку с кулончиком! Все видели! Вот — Степан Фёдорович свидетель, ему сдавала; что, не так??

Тот кивнул.