«Крысиный остров» и другие истории

— Почему ты не говоришь, что Джо Греко — твой друг? Ты употребляешь пассивную форму.

— Разве женщины сильных мужчин обычно так не делают?

— Ты не производишь на меня впечатление человека, который с легкостью подчиняется. И ты говоришь «в настоящее время». Из-за этого кажется, будто отношения временные.

— А ты, кажется, интересуешься семантикой.

— От избытка сердца говорят уста — так ведь?

Она подняла бокал. Мы выпили.

— Я ошибаюсь? — спросил я.

— Разве не все отношения временные? — Она пожала плечами. — Некоторые заканчиваются, когда не остается любви, удовольствия или денег. Другие — когда заканчивается жизнь. Что в твоем случае произошло?

Я покрутил пузатый винный бокал.

— Второе.

— Водитель конкурентов?

Я помотал головой:

— Это было до того, как я попал в эту сферу. Она покончила жизнь самоубийством. Наш сын погиб при пожаре годом ранее.

— Горе?

— И чувство вины.

— А она была виновата?

Я помотал головой.

— Виноват был производитель лампы с Микки-Маусом, которая в спальне стояла. Ее сделали из дешевого и легковоспламеняющегося материала, чтобы предложить более низкую цену, чем у конкурентов. Производитель отказался взять вину на себя. Владельцем был один из богатейших людей Франции.

— Был?

— Он погиб при пожаре.

— Мы, случайно, говорим не про Франсуа Овьё, который сгорел на борту своей яхты, когда она стояла в порту в Каннах?

Я не ответил.

— Так это был ты. Всегда хотелось узнать, кто это, — заказчик ведь так и не объявился. Впечатляющий дебют. Ведь это дебют был, верно?

— Миру не нужны люди, которые не хотят пользоваться своей властью во благо.

Она склонила голову набок, как будто хотела рассмотреть меня под другим углом:

— Поэтому ты работаешь в этой сфере? Чтобы убивать безжалостных охотников за прибылью и мстить за сына и жену?

— Об этом психолога спроси. — Теперь настала моя очередь пожимать плечами. — Но скажи мне, как Грек отнесется к тому, что мы с тобой сегодня вечером ужинаем?

— С чего ты решил, что он об этом не знает?

— А он знает?

Она торопливо улыбнулась:

— Он работой занят. И я тоже на работе. Хотелось бы тебя к себе в конюшню заполучить.

— Ты так говоришь, будто я скаковая лошадь.

— Ты против?

— Я не про аналогию — мне посредник не нужен.

— Еще как нужен. Без него тебя слишком легко перехитрить, а тебе нужен кто-то, кто видит, что происходит у тебя за спиной.

— Насколько я помню, перехитрили как раз тебя.

— Надеюсь, ты не примешь это на свой счет, Лукас, но сейчас тебя здесь быть не должно — тебе надо быть у заказчика.

Я почувствовал, как учащается пульс.

— Спасибо, Юдит, но Джуалли в безопасности у себя в крепости, а среди наших сотрудников предателей нет — я об этом лично позаботился.

Юдит Сабо достала что-то из сумочки «Гуччи», лежащей передо мной на скатерти. Рисунок или оттиск. Сюжет: бегущий кот, к телу которого привязано что-то вроде подожженного снаряда. На фоне — замок.

— Этой иллюстрации пятьсот лет — наступательная тактика, которой немцы пользовались во время осады в шестнадцатом веке. Ловили кошку или собаку, которые пролезали в какую-нибудь лазейку — ее животные всегда отыщут, чтобы выбраться из замка или деревни, где их дом. Затем они привязывали к животному снаряд и прогоняли домой. План заключался в том, чтобы животное вернулось через лазейку как раз перед тем, как догорит фитиль.

У меня стало покалывать между лопаток. Я уже догадывался, что сейчас прозвучит. То, о чем я не подумал, хотя надо было.

— Джо…

Казалось, ей приходится подыскивать слова. И помимо того, что Юдит Сабо не была слабой, она не производила впечатление человека, который с трудом подбирает слова. Когда она наконец их подыскала, то заговорила так тихо, что мне пришлось наклониться.

— Не имею ничего против метода как такового, это все-таки наша работа, и мы делаем то, что требуется. Но где-то же проходит граница. Во всяком случае, для кого-то из нас. Как когда этот мальчик, который живет с мамой в замке Сфорца, Антон…

Я дернулся. Лука Джуалли с женой — она на двадцать лет моложе его — хорошие люди, во всяком случае хорошие для богатых и влиятельных членов картеля. У них трое хорошо воспитанных детей, с которыми я общался с отстраненной вежливостью — и наоборот. Другое дело — Антон, пятилетний сын повара, который жил в квартире для слуг на подвальном этаже и был так похож на Беньямина, что мне пришлось сопротивляться, чтобы окончательно не подарить ему свое сердце. Юдит Сабо замолчала — возможно, заметила, что имя задело слабое место. Покашляв, она договорила:

— На роль кота выбрали Антона.

Я привстал.

— Уже слишком поздно, Лукас. Не вставай.

Я посмотрел на нее. Говорила она уверенно, но, по-моему, я разглядел в ее голубых глазах слезы. Я ничего не знал — только то, что я снова оказался конем.