Кржижановский

Глеб вскакивал с постели, внутри клокотала горячая молодая активная кровь, побуждающая к действию. Он делал комплекс сложных гимнастических упражнений, повторяя иные по сто раз, — и не уставал. Его радовал жидкий чай в миске, подававшийся надзирателем, постный суп-баланда, комковатая каша. За день он успевал сделать неописуемо много: по примеру Старика он выписывал себе множество книг, проглатывал их, пользуясь своей необычайно цепкой памятью, запоминал; вечером он, соорудив хитрейшую систему из ниток, заставлял огарок свечи плясать у него над постелью, освещая страницы Гоголя или Щедрина. Так он и засыпал, счастливый, и лишь одно отравляло его бытие — он знал, что этот период подъема дня через два-три сменится столь же острым периодом упадка.

И эти дни, дни прострации и уныния, неизбежно наступали. Глеб не мог заставить себя подняться, прочесть хотя бы строчку. Его мозг опускался в страшные низины духа, и ленивая жалкая мысль лишь изредка давала себя знать нехитрыми построениями о напрасно сгубленной молодости, о бесполезности борьбы, о покое подчинения. Иногда он вскакивал, силы зла поднимали его — и он начинал метаться по своей клетке подобно зверю. Пропасть, склеп, злоба, месть! Месть, ненависть, слезливая жалость, буйное отчаяние овладевали им, он кидался к решеткам, старался их выломать, бился в железную дверь (откуда через дюймовый глазок светился удовлетворенный обычным, правильным поведением взгляд надсмотрщика), потом в отчаянии бросался на свое жалкое ложе.

Он не знал, как это так получалось, но именно в такие минуты ему приносили из библиотеки заказанные загодя книги, и в них — о радость! — письма Старика. Тот не писал о делах — он только успокаивал, призывал к работе, к стойкости, справлялся о здоровье. И, странно, весь этот кошмар одиночества, отчаяние замурованного в камне узника исчезали, появлялись покой, потом удовлетворение, а потом и спокойный сон, после которого Глеб вставал уже другим человеком. Глеб часто слышал, как по асфальтовым коридорам «предварилки» тащили ленивые служители тяжелые деревянные ящики с книгами, и Глеб знал, что этот странный транспорт может следовать лишь к одному человеку — к Ильичу, и это необыкновенно воодушевляло его.

(Трудом неустанным он дни тюрьмы наполнил. Грохочет ящик книг… Мы знаем — то к нему… …Так месяца прошли. Я овладел собою. Разумен стал досуг тюремный мой. Заполнил я его упряжкой трудовою — великий был пример передо мной. Творцы чудесных книг страны моей родимой! Нет слов таких, чтоб вас достойно чтить. Вы были здесь для нас неоценимы. Без вас так трудно было бы тюремный гнет сносить. Вы уносили нас, всем вами пережитым, на волю, на простор, где мысли нет границ. Родник чудесных сил, в народе нашем скрытый,' забил пред нами в сумраке темниц.)

Он и вправду овладел собой. С деланным, а порой с истинным наслаждением выполнял малообязательную для узников повинность — натирать асфальтовый пол камеры, выходил в стойла с трехметровым забором на прогулку, жадно вдыхал свежий воздух и сквозь щели в досках видел дворников и уголовных, колющих дрова, а наверху — голубей, словно по команде меняющих направление полета.

Прошла весна, лето, осень без листопада — во дворе тюрьмы не было деревьев, она сменилась бесснежным холодным декабрем, и в середине его следствие было закончено полностью, каждому назначено наказание.

Из доклада по делу «О возникших в СПБ в 1894–1895 гг. преступных кружках лиц, именующих себя социал-демократами»:

«Дознанием установлено, что социал-демократы в 1894 г. образовали между собой общество для совместной противоправительственной пропаганды через тайные рабочие кружки. К одному из этих сообществ, известному среди других социал-демократов под названием «старой интеллигенции», принадлежали обвиняемые Петр Запорожец, Глеб Кржижановский, Владимир Ульянов, Анатолий Ванеев, Василий Старков, Юлий Цедербаум, Яков Ляховский, Александр Малченко, Константин Тахтарев и Александр Никитин…

…Социал-демократическое сообщество в своей пропаганде в рабочих кружках встретило деятельных сотрудников из числа наиболее распропагандированных рабочих, которые собирали вокруг себя отдельные рабочие кружки, постепенным развращением в политическом отношении участников этих тайных кружков и занялись члены указанного социал-демократического сообщества. Такими сотрудниками социал-демократов, как выяснено дознанием, были рабочие Василий Антушевский, Николай Иванов, Николай Рядов, Никита Меркулов, Василий Шелгунов, Иван Бабушкин, Борис Зиновьев и Петр Карамышев. К этим лицам примыкают группы рабочих, которых они вовлекали в свои кружки.

В отдельности, как видно из предыдущего изложения, преступная деятельность каждого из этих лиц выразилась в следующем: