Кржижановский

Ваш Суслик вовсе не альтруист (клянусь бородой Маркса — нет), но он до некоторой степени философ, вернее, исповедник некоторой жизнерадостной, прекрасной, эгоистично-земной философии.

…Жизнь, милый друже, не поэзия, а лаборатория будущего, наша задача — быть честными, сведущими химиками…

Лирочке[3] передайте от нас тысячи приветствий…Передайте ей, что Старче и Базиль чрезвычайно процветают. Старче стал здоровым, краснощеким, ядреным молодчагой. Недавно он был у нас — я на него залюбовался…»

На рождественские праздники Глебу удалось исхлопотать себе разрешение поехать к Старику. Ему дали десять дней. Быстро отмахал Глеб снежные версты до Шуши — всего-то день езды! — и уже 24 декабря попал в объятия Старика.

Мог ли он предугадать тогда то великое будущее, которое ожидает его ближайшего друга? Чувствовал ли дыхание истории самой, когда утром пышущий здоровьем и энергией Ильич вбегал с мороза в комнату, стаскивал его с постели и всячески подстрекал побороться и повозиться и не унимался до тех пор, пока Глеб не вступал с ним в единоборство? Мог ли предугадать Глеб тогда, с кем он проводит неторопливые утренние прогулки, с кем потом садится за стол, чтобы заняться — уже в этом Старик ему никакого спуску не давал, — чтобы заняться литературными трудами, философией, подготовкой материалов из статистических сборников, к которым Старик последнее время пристрастился, чтением экономической литературы. Угадывал ли он в Старике гения мирового масштаба? Потом, через много-много лет, Глеб Максимилианович не раз задавал себе этот вопрос. Вспоминая дни, проведенные тогда в Шушенском, Кржижановский писал: «Когда, бывало, в далекой сибирской ссылке, в скромной деревенской избе села Шушенского я наблюдал обычный распорядок дня Владимира Ильича, то невольно бросалась в глаза особо высокая приподнятость этого человека над тем, что можно считать большой талантливостью и большой работоспособностью. И приходилось только удивляться, как этот живой и отзывчивый товарищ, такой любитель общения с природой, вместе с тем с какой-то особой естественной непринужденностью так строит свой жизненный обиход, что каждый прожитый им день дает ему максимальный бросок для движения вперед и для тесного общения с ведущими умами человечества».

Глебу удалось своим острым взглядом поэта и романтика проникнуть в глубинные слои действительности. Он был одним из первых, кто разгадал грядущую роль Старика.

В. И. Ульянов — М. А. и М. И. Ульяновым

«27/ХII.97.

…У меня теперь живет вот уже несколько дней Глеб, получивший разрешение на 10-дневную поездку ко мне. Живем мы отлично и очень много гуляем, благо погода стоит большей частью очень теплая. После одного дня, когда мороз доходил, говорят, до 36°R (недели полторы назад), и после нескольких дней с мет-елью («погодой», как говорят сибиряки) установились очень теплые дни, и мы охотимся очень усердно…хотя и очень несчастливо. Зимой какая уж тут охота! Прогулки зато приятные. Вследствие праздников почта на этой неделе в среду не ходила (и в пятницу не приходила) — это третий раз за время моей жизни в Шуше пропускают почту — не очень еще много. Благодаря гостю, это проходит, впрочем, почти незаметно.

Целую тебя крепко. Твой В. У.

Посылаю статейку свою для журнала. Хорошо бы переслать ее поскорее: может быть, поспела бы к январской книжке.

Глеб кланяется всем. Маняше просит передать, что он ожидает, что ему с ней придется много спорить.

Маняше

Ты уж не трудись так усиленно, Маняша, насчет Штанге: по всей вероятности, я соврал. Где тут упомнить за столько лет! Нашлась одна статейка — и то славу богу. Мне показалось даже, что вторая статья была не в «Экономическом Журнале», — а в «Северном Вестнике» за 1891 год (по крайней мере я недавно встретил где-то такую цитату). Во всяком случае просматривать «Экономический Журнал» до 85 года не нужно…»[4].

Старик решил заняться Глебом всерьез. Ему не нравились его бесконечные болезни, хандра, тоска.

Однажды Глеб уже поздно ночью, видимо перезанимавшись с непривычки, просидев над заграничными экономическими журналами чуть не целый день, пожаловался на головную боль. Карандашика ментолового у Ильича не случилось, и он, встревожившись, стал метаться — что делать? Может, лед на голову? И побежал на улицу поколоть возле колодца лед, как Глеб его ни удерживал. Лед приложили к голове, и Глеб уже сам был не рад, что взбаламутил Старика.

— Ну что, полегчало? — спрашивал Старик, заботливо поправляя на голове больного мешочек со льдом. Лед быстро таял, и Старик не поленился сбегать за ним еще раз. Глеб махнул уже рукой и покорно следовал указаниям.

— Лучше теперь? — спрашивал нетерпеливый Старик любопытно.

— Смотри-ка, сняло! — с деланной веселостью проговорил Глеб, снимая с головы холодный мешок. Старик посмотрел на него с подозрением.