Ксапа хулиганка

— Там, где я вырос, не было ни яслей, ни детских садов, — Платон переворачивается на спину, закладывает руки под голову и мечтательно смотрит в голубое небо. — На север была тундра, а на юг — тайга. В школу-интернат нас возили на вертолете. И на нем же — домой, на каникулы. В школьной библиотеке была масса зачитанных до дыр, разваливающихся по страницам книг, оставшихся с лучших времен. А среди них — роман Олега Куваева «Территория». Мы ночами его вслух читали. Можешь не верить, но из-за этой книги я стал геологом.

— Мы в институте им тоже зачитывались… А какая у тебя специализация?

— Хронометраж, датировка, палеоботаника.

— Это как? — удивляется Сергей.

— По отпечаткам окаменевших листочков определяю, что это за растение, и в какой период оно произрастало. Это дает возраст пласта. Не очень точно, зато быстро и дешево. Кстати, об ископаемых. Оксана, ты здесь питекантропов не встречала? Они сейчас живут и здравствуют. Исчезнут только через пять-шесть тысяч лет.

— Ой, и правда!.. И мамонты! Нет, не видела. Эй! не уводи разговор в сторону! Я очень хорошо помню, как после детского сада пошла в школу. Это был шок! Конец свободе! Уроки, домашние задания, обязанности, кружки всякие, куда меня мама записывала, чтоб на улице не болталась. Была свобода, и вдруг вся кончилась. В один день и навсегда. Все по расписанию, все куда-то спешить надо, что-то делать. Может, у кого-то детство в попке до старости играет, а у меня в первом классе закончилось. Слышишь? И я не хочу, чтоб у народа, который меня принял, оно так же внезапно кончилось.

— Через два-три года охотники завалят здесь последнего лося. А за перевалом Айгуры дойдут до реки. А может, и перейдут реку. Что тогда?

— Я же говорю, Айгуров в добровольно-принудительном порядке надо переселить за хребет!

— А по одному из перспективных планов намечалось, что там мы поселимся. Первый поселок, опорная база колонизации и те-де. Но даже не в этом дело. Мы себе и другое место найдем. А если Айгуры захотят вернуться? Кочевые народы бывают очень агрессивны. Оседлые — нет.

— Предлагаешь развернуть сельское хозяйство?

— Угу. Надо же когда-нибудь переходить от культуры присвоения к производящей культуре.

— А знаешь, сколько крестьяне вкалывают? С утра и до ночи!

— Зато голод не страшен. А эта долина впятеро больше народа прокормит.

— Если не считать неурожаев, падежа скота и прочих прелестей.

— Но рано или поздно так все равно случится.

— Но я не хочу, чтоб рано, — всхлипывает Ксапа. — Ты посмотри, как мы живем! Свободно как птицы! Как студенты на каникулах!

— А через два года?

Ксапа ничего не отвечает, только носом шмыгает.

— Что такое флексия? — спрашиваю я Ксапу, чтоб отвлечь от грустных мыслей.

— Не знаю. Что-то лингвистическое. А ты от кого слышал?

— От второго пилота, что утром прилетал.

— Он такой же пилот, как я балерина, — Вадим перетекает из лежачего положения в сидячее и с хрустом потягивается.

— А кто он? — тут же насторожилась Ксапа.

— Восходящее светило лингвистической науки. Я ему записи нашей самой первой встречи отвозил.

— Ну, Медведев, погоди! Клык, родной, что он еще говорил?

Я закрываю глаза и напрягаю память. Чудик тогда говорил в мобилку. (Диктофон, — поправляет меня Вадим.) А я пытался отвязать сеть, которая удерживала коробки с консервами. Каждый был занят своим делом, и друг на друга мы внимания не обращали. Тем более, на мне была одежка чудиков.

— Что-то про корнеизолирующие языки. Что наш нарушает каноны. Что если б он был японцем и не знал славянскую группу языков, решил бы, что мы говорим на каком-то из славянских. Что мы ни с того, ни с сего переходим от флективного к изолирующему языку и назад. Что это нонсенс. Потому что у обоих языков общая основа. Потом подошел Сергей и обрезал узел, который я развязывал. Мы взяли по коробке и ушли. Больше я не слышал.

— Мальчики, вы что-нибудь понимаете?

Я открываю глаза и сажусь.

— Чего тут понимать? Со взрослыми мы говорим на взрослом языке, а с мелкотой — на детском, которому ты их обучила, — Фантазер даже глаз не раскрывает.

— Обалдеть, — только и произносит Ксапа.

— Скоро Мудр тебе бо-бо сделает, — продолжает Фантазер. — Ты обещала нас чему-то обучить. Клык, как это называется?

— Читать и писать.

— Во-во. И бабам что-то обещала.

— Ясли и детский сад, — припоминает Ксапа. — Меня надо уволить за несоответствие.

Поздним вечером, когда Олежек уснул, а мы с Ксапой уже разделись и собрались заняться искоренением рабских пережитков, Лава с Туной приводят плачущую новую степнячку. Буквально, за руки втаскивают.

— Ксапа, помоги… — хором и со стоном. — Серь'ожа обижает…

— Что на этот раз? — недовольно отрывается от меня Ксапа.

— Имя хочет отнять. Скажи ему, что имя отнимать нельзя. Пусть побьет лучше.

— Какое у нас имя?

Степнячки выталкивают вперед новенькую.

— Папа. Моя звать Папа.

Я фыркаю, переворачиваюсь на живот и утыкаюсь носом в постель, чтоб приглушить смех и не заржать во весь голос. Только плечи дрожат. Я-то знаю, что значит «папа» на языке чудиков.

— Клык, перестань издеваться над девочкой!