— Иоанн! Так то наш царь, московский. А этот щенок не успел влезть на трон, как святым обычаем пренебрегает.
— Да он латин.
— То-то. Я ему вовсе не присягал.
— А кто присягал? Я тоже на Новодевичьем поле не был. У меня, Ларивон, вчерась топор отобрали, нечем дрова поколоть.
— Спрятал бы. Аль не знаешь, что отнимают железо? Боятся. Я-то припрятал.
— Куда же нам с топорами против огненного боя? Они все в железо закованы. Видал, какие крылья у гусар из спины растут? Страшно смотреть. Словно исчадия железокрылые.
— Ничего. Слыхал я, помощь идет.
— Устал, Ларивон, я биться. Когда же покой наступит?
— Ишь чего захотел, покой. Видал ты его, покой? Нету на этом свете никакого покоя...
*
Два человека выбрались из толпы и неспешно направились к Ильинским воротам Китай-города. Один был широкоплеч и высок, другой ниже ростом и уже в плечах, но тоже статен и крепок. Оба одеты в неброские, но ладные кафтаны, шли без всякого оружия, ибо на ношение оружия требовалось разрешение кремлевских приказов.
— Тревожно мне, князь,— сказал высокий.— Не все еще далеко готово, а народ бурлит. Может сорваться в любой день, тогда все дело прахом пойдет.
— Да,— задумчиво проговорил тот, кого называли князем.— Силы у нас немного. Я даже не знаю толком, сколько людей, все по углам попрятаны, кто оружный, а кто и нет.
— Людей мало,— сказал высокий.— Умелых едва две тысячи наберется. Собрать их вместе нельзя, да и не время еще. Ляпунов же из Серпухова подойти не успеет.
— Поляки в полной готовности,—заметил князь.— Гонсевский всем приказал съехаться в Кремль.
— Это меня и пугает, — сказал высокий.— Они понимают, что мятеж на носу, могут ударить первыми.
— Решатся ли? Да и в кого ударять? Наши люди по норам сидят. Не на толпу же бросаться.
— Бросались и на толпу. Они же знают, что если начать с безоружных, то заговорщики тотчас кинутся
защищать. Не станем же мы, князь, отсиживаться, когда станут людей убивать? Тут нас и прихлопнут.
— То верно,— согласился князь.
— Думаю, наперед надо взять меры. Людей в кучки стянуть, приготовить. Я роспись легкую набросал, где завалы на улицах делать, где ставить острожки.
— Пушки меня беспокоят,— сказал князь.— Словно учуяли, все свезли в Кремль, а я ведь рассчитывал пушки из Белого города взять.
— Эх,— сказал высокий,— еще бы месяц, в семик, глядишь бы, и погуляли.
Они миновали Введенскую церковь и свернули в одно из подворий. Два стрельца, пожилой и юный, приотворили им ворота, впустили и тотчас замкнулись.
— Наши-то все кумекают,— с удовлетворением произнес пожилой.
— А кто второй? — спросил юный,— Князя Пожарского я знаю.
— Туренев,— ответил пожилой.— Сильная голова! Четыре раза насквозь простреленный, два раза порубленный, а все нипочем. Говорят, главным воеводой будет.
*
Судьба свела Михаила с князем Пожарским. Они были одногодки, обоим только что перевалило за тридцать. Пожарский уже лысел, а Михаил еще смотрелся ранним молодцем, и только рубцы, следы от пуль да выбившаяся надо лбом белая прядь показывали, что пережил он многое.
Пожарского молодил взгляд. Ясные голубые глаза взирали иногда по-детски, но порой холодели, и в них обнаруживался блеск клинка. Князь улыбался мягко, ласково, а когда был хмур, губы сжимал до тонкой жесткой полоски.
Мытарства Смутного времени кинули Михаила в Зарайск, что стоит к югу от Коломны. С Нечаем он растерялся сразу после ухода из лавры, с тех пор не знал о нем ничего. В Зарайске воеводствовал князь Пожарский, Михаил тотчас сошелся с ним и нашел общее дело.
Князь Дмитрий Пожарский вышел из не слишком высокого, но крепкого старого рода. Во время смуты он не метался по сторонам, а верно служил тем, кому присягал, но копилось в его душе негодованье. Когда поляки засели в Кремле, вместе с другими воеводами он стал готовить поход.
Многие города отпали от московских бояр, повязавших себя с королевичем Владиславом. Казань, Нижний Новгород, Ярославль, Владимир и Муром. А Рязань, где главенствовал Прокопий Ляпунов, давно уж звала идти на Москву да чистить ее от латинов. Ляпунов первым и двинул свои ополчения. За ним пошли владимирцы, муромцы, ярославцы, костромичи, переяславцы. К марту ополченцы заняли Серпухов и Коломну. Но начинать надобно было изнутри, тогда ополчениям легче было бы справиться с крепким и хорошо обученным войском Гонсевского. Пожарский и Туренев тайно проникли в Москву, чтобы готовить восстание.
*
Тем же днем Михаил неожиданно встретил Свербицкого. Шляхтич с охранявшим его жолнером разглядывали собор Василия Блаженного.
— Мой русский медведь! — сказал он удивленно, столкнувшись с Туреневым.
Удивился и Михаил.
— Как ты здесь оказался?
— Приехал за камнем. Ты же знаешь, я всегда в деле. Теперь Валишевский поручил мне достроить свой замок. На облицовку хочет ваш уральский камень. Невозможно выбрать издалека. Я вошел в сношения со Строгановым, мне покажут все образцы. Ваш камень куда дешевле саксонского, а Валишевский непременно хочет редкий, зеленый.
— Долго ли собираешься здесь пробыть?
— Неужто мы будем толковать на площади? — спросил Свербицкий.