Ксения

— Матушка...— Пожарский легонько стукнул по столу ладонью.— Нам говорить надобно.

— Ладно, ладно, пойду.— Княгиня поднялась.— А ты, Михалка, женат?

— Нет,— ответил Туренев.

— Куда же смотришь? Вон уж серебряный стал. Найду я тебе невесту, найду... Эх, кабы вот...— Княгиня махнула рукой и вышла.

— По ком же она так болеет? — спросил Туренев.— Что за девица золотая?

— А! — Князь помрачнел,— Царевну все забыть не может. Ксению, дочь Бориса. Боярыней у нее была. Теперь нету уж Ксении. Инокиня Ольга в Новодевичьем монастыре томится...

*

Марта месяца на девятнадцатый день грянули в Китай-городе колокола. А началось все у Водяных ворот. Поляки ставили пушки, кругом слонялись зеваки и громко поносили шляхту и короля.

— На кого пушки вострите, телячьи головы? — кричали они.

Ротмистр обозлился и приказал зевакам катать орудия и крепить их у ворот. Зеваки только смеялись.

— Сами пушки поставим, сами в дулы залезем, а вам только огонек поднести!

Ротмистр схватил зеваку за шиворот и ткнул носом в пушку. Нос тотчас расплылся красным киселем. Развернулся зевака и хлестнул ротмистра по уху, шляхтич грянул на землю.

А дальше пошло. Поляки выхватили сабли, извозчики махнули оглоблями. Загремели выстрелы, попадали люди. Выскочил из ворот Гонсевский, пытался остановить бой, но было поздно. Весь ближний люд кинулся на поляков, их заслонили наемники Маржере и с немецким усердием принялись колоть, рубить, палить из мушкетов.

По всей Москве разнесся яростный вопль:

— Русских секут!

Народ высыпал на улицы, наспех перегораживая их чем попало. Бочки, дрова, заборы и даже домашняя утварь пошли в дело. В стрелецких слободах доставали из погребов оружие, а если не находили железа и огневого боя, хватали колы, оглобли, каменья.

Гонсевский выслал из кремлевских ворот конных копейщиков, но их быстро загнали обратно. Увлеченная легкой победой, толпа грудью напирала на Кремль, и тут снова выступили роты капитана Маржере.

Они рассекли живой людской клубок железным клином. Сверкали их шлемы и нагрудники, гремели залпы мушкетов, шпаги и палаши вонзались в беззащитные тела. Ослепленные гневом люди кидались на них с голыми руками, но находили смерть. Шаг за шагом продвигались воины Маржере по улицам, убивая и тех, кто не выходил из домов. Снег вслед за ними делался красным. Когда роты вернулись в Кремль, мушкетеры были похожи на мясников. Руки, одежда, даже лица были залиты кровью.

— Что вы там делали? — с удивленьем спросил один шляхтич.

— Красили улицы,— устало ответил капитан Маржере.

*

Набат застал Пожарского и Туренева на Сретенке. Князь не растерялся.

— Ну, Миша,— сказал он спокойно,— ты прав оказался. Началось. Скачи на Пушкарский двор, там есть пушкари верные, у них легкие пушки спрятаны. Попробуй пригнать сюда. А я буду завал ладить да стрельцов звать.

Михаил ускакал. Пожарский кинулся в ближнюю стрелецкую слободу. Когда Михаил вернулся с двумя пушками, против Введенской церкви высился завал из давно заготовленных мешков с песком.

Едва успели установить пушки, как в конце Сретенки появилась рота польских гусар. Всадники ехали спокойно, примериваясь, как подступить к завалу. Не доезжая саженей сто, они спешились и выставили впереди себя легкую кулеврину.

— Как на прогулке,— с усмешкой сказал Пожарский.— Ну что, Миша, сам уцелишь?

— Что же тут целить,— ответил Михаил.— Прямым боем надобно. Готово, ребята?

— Готово,— ответили пушкари.

— Пали!

Пушки бухнули разом, подскочив на месте и катнувшись назад. Когда дым распался, увидели разметанную хоругвь, рухнувших лошадей.

— Скакунов жалко,— заметил кто-то.

— Беги, Миша, в Замоскворечье к Колтовскому,— сказал Пожарский,— я здесь без тебя справлюсь. Ну, с богом.— Он перекрестил Михаила.

*

В Замоскворечье Михаилу удалось добыть пушку и подтащить ее к наплавному мосту против Водяных ворот. Отсюда они принялись палить по выезжавшим время от времени всадникам.

— Далеко,— сказал стрелец.— Да и чего стрелять, через реку они не пойдут.

— Это важное место,— сказал Михаил.— Лед еще крепок. Как бы не взялись они по льду. Хотя, думаю, не осмелятся. Как думаешь, выдержит лед сотню тяжелых конников?

— Кто его знает! — ответил стрелец.— Я зимой не купался.

Подъехал воевода Колтовский.

— Князь Пожарский наказал узнать, послал ли ты гонцов за помощью,— обратился к нему Михаил.

— Чай, не без головы,— ответил Колтовский,— С набатом вместе в Серпухов и Коломну кинул людей. Думаю, к ночи будут.

— До ночи-то простоим,— уверенно сказал стрелец и тут же вскочил на пушку, всматриваясь.— Смотри-ка, мать честная, пожар!

Над городом позади Кремля медленно и зловеще возгоралось пламя.

*

Зажечь Москву Гонсевскому подсказали бояре. У Тверских, Яузских, Чертольских ворот гусарам не удавалось сладить с восставшими. Засели они на Сретенке, в Замоскворечье. Боярин Михайла Салтыков бился с народом у своего подворья, а когда пришлось отступать, взял да и пожег себя, чтоб не досталось черни. Сильно расстроенный, утирая слезу, сказал Гонсевскому:

— Зажигать надо Москву, иначе не выдюжим. Чуму огнем выгоняют.

Гонсевский поразмыслил и вызвал факельщиков.