Ксения

Писано было по-латински. Напрягая глаза, с трудом разбирала:

«Мы, Дмитрий Иоаннович, божьей милостью царевич Великой Руси, истинный наследник престола, пишем Ксении Годуновой.

Царевна пресветлая, мы вас не забыли. В ратных трудах пребывая, помним свое обещанье не обделить вас царской своей милостью. На батюшку вашего мы зла не имеем и говорим ему, чтоб по своей воле оставил он бренные заботы о государстве, ибо мы те заботы примем и все устроим ко всеобщей благости и довольству. И в том царское слово мы сдержим, чтоб жизнь ваша была светлой и великолепной. Как однажды вы помогли нам золотом, так и мы возместим вам ту щедрость, воздав стократно, вы же пришествие наше ожидайте с надеждой, ибо сулит оно подданным нашим многие благости.

Писано в Путивле 25 февраля 1605 года».

*

С забившимся сердцем откинулась на подушки, скомкала в руке бумагу, закрыла глаза. И одна мысль сверлила сознание: «Тот, в черном куколе...»

*

Царь провожал на воеводство Петра Басманова. Статный, чернобородый Басманов одет был в камчатый терлик, красного сукна кафтан да поверх еще червчатый, мехом отороченный опашень. Но все это без яркого расшива, даже сафьяновые сапоги были всего лишь подкованы, но не обсажены жемчугом или золотыми ярлыками, как у прочих бояр. Басманов не любил вычурной одежды и в разговоре вычурности не терпел, был немногословен и горделив.

— ...тебе же, Петра, откажу казанских да астраханских татар. А коль вовсе славен будешь, другую милость придумаем,— негромко и внятно говорил Годунов.

«Всё это он обещал Мстиславскому»,— мелькнуло в голове у Басманова.

— Обещаешь ли живот положить за отечество?

— Клянусь,— ответил Басманов.— "Голько знать хочу одну закавыку.

— Говори.

— Коль то окажется истинный Дмитрий, не поднимется у меня рука. Потому и знать хочу прежде, все ли тут верно. Нет ли, государь, промашки. Всю ли ты правду знаешь. Хочу от тебя слышать истинное слово, ибо тогда чиста будет совесть моя.

— Дайте мне крест,— сказал Годунов.

Ему поднесли золотой с каменьями крест, он принял его на вытянутые руки. Торжественно произнес:

— Святой крест в том целую, что доподлинно мне известно о смерти истинного царевича Дмитрия, как доподлинно же известно, что имя его взял окаянный расстрига.

Годунов трижды поцеловал крест.

— Теперь ты, воевода, дай обещание.

— Царь великий, клянусь тебе в том, что живота не пожалею, дабы спасти царство наше, Гришку-расстригу полонить, воров и пособников наказать примерно.

Басманов приложился к кресту.

— Отправлю с тобой думного дьяка с деньгами, чтоб войско оделил,— произнес Годунов.— Также грамоту польского короля, в которой уведомляет, что Самозванца не знает и войска ему не давал. Письмо то огласишь ратникам. Ну, с богом, Пётрушка, на троицу тебя жду.

Царь обнял Басманова.

*

Михаил томился. Вот уж месяц он в Москве, а его не зовут. Царевич Федор, так радостно встретивший Михаила, вестей не давал. Царь сильно недомогал, и царевичу приходилось вершить за него государственные дела, встречаться с послами, принимать воевод и даже главенствовать в боярской думе. Михаил послал ему напоминание о чертежах, но царевич обсылкой ответил, что надобно подождать, ибо и сам он хочет завершать карту.

«Что я? И каков мой удел? — думал Туренев,— Молодость минула, еще несколько лет, и почнется четвертый десяток. Как много времени я провел на чужбине!» Он вспомнил Флоренцию, прозорливого Скамоцци, Париж, Сорбонну, свои мечты о стеклянных дворцах. «Сбудется ли мое предсказанье, что через сто лет все будут жить счастливо?» И загадал. Если удастся при жизни построить прекрасный свой город, то сбудется. Он разворачивал чертежи, любовался. Как я его назову? Может быть, Солнцеград? Или Звезда-город? Есть в его облике что-то от звезды или разбегающихся солнечных лучей. Как жаль, что царевич занят, он бы полюбовался вместе с ним, Михаилом.

Место для города Михаил давно определил. Оно лежало ниже Москвы на приокских холмах недалеко от Калуги. Эти холмы он помнил еще по юности, когда ездил по поручению Коня за песком и лесом.

«Город, город,— размышлял Михаил,— а что же еще?» Всю жизнь его заполняло ученье, высокие помыслы и мечты. Он заключил из них круг и замкнулся в нем. Иногда этот круг раздавался и впускал инородное. Короткую дружбу, как, например, с Иоганном, неожиданные порывы вроде недолгого бегства из Копенгагена на шведские берега или совсем уж малое увлечение светской жизнью.

Оставшись в Москве не у дел, Михаил отчего-то принялся читать совсем не то, что привык читать раньше. В особенности поразила его любовная история, описанная в драме малоизвестного англичанина. Подобные истории он читал и раньше, то ли у Банделло, то ли у де Порто, но там все представлено было легко и весело, здесь же необыкновенное величие, свойственное творениям живописцев и зодчих, проникало в отношения между мужчиной и женщиной.