Ксю. Потустороння история

– У нас уже несколько актов изъятия готово, можно подписать.

– Подпишем, когда будет готово все! – заявил Михаил Жанович. – И будьте уверены, проверим каждую булавку!

– На здоровье, только дольше будет. А сейчас бы… По мере изъятия…

– Молодой человек, нигде не регламентировано, когда и по какой мере нужно подписывать ваши акты! Мы их неделю будем по буковке изучать, и вы ничего не сделаете!

– Ничего подобного. Главное – понятые подпишут.

– Не торопитесь, дорогой мой! Еще неизвестно, будут ли действительны их подписи! УПК давно читали? Вижу, давно, если читали вообще! Цитирую: понятой – не заинтересованное в исходе уголовного дела лицо, привлекаемое дознавателем или следователем для удостоверения факта производства следственного действия, а также содержания, хода и результатов следственного действия! Не заинтересованное! Так?

– Допустим. А какая у них заинтересованность?

– Такая, что они просили сделать ниже забор, который к ним примыкает. Какие-то у них там овощи в тени не плодятся, видите ли! Да ведь, Ирочка?

– Да.

– Следовательно, им выгодно, если хозяина посадят в тюрьму, дом конфискуют, а с новыми хозяевами они договорятся! Вот вам и заинтересованность! И любой подписанный ими протокол можно опротестовать!

Похоронный человек, который только что казался вялым, как засохший кактус, оживал на глазах, рот у него все откровеннее кривился в усмешке. Пожалуй, он был не глупее Михаила Жановича – сначала изобразил из себя что-то невнятное, дождался нападения и даже сначала не защищался, но тем увереннее теперь ответил Михаилу Жановичу, ответил с веселым напором:

– Вы мне, господин адвокат, не крутите мозги! Забор какой-то! Прекрасно понимаете, что подписи будут действительные, что и вы тоже подпишете, если понадобится, потому что чем больше вы тут пыль поднимаете, тем вашему клиенту будет хуже! И супруга его вам спасибо не скажет! И дочь! Ведь так?

Он посмотрел на меня в упор, прямо, заданный вопрос позволял это сделать. И я подумала, что с того самого момента, как он сюда вошел, ему хотелось посмотреть на меня. Возможно, ему сообщили, что в доме появилось новое лицо. И тот, кто звонил, добавил: «Такая красотка, я тебе скажу, обалдеть!» Или: «Такая цыпа!» Или: «Такая телка!» Я не знаю, как выражают восхищение люди этого круга. И ему, уставшему от обыска, захотелось спуститься и посмотреть на красотку, а сейф и подписание актов – только повод. И вот смотрит, наслаждается.

Михаил Жанович встал.

– Это что, угроза?

– Да ладно вам! – махнул рукой следователь. – Никакая не угроза, а чтобы вы знали, что ваши крючки тут не работают!

– Какие крючки?

– Любые.

– Хотите сказать, все заранее решено?

Следователь скривился:

– Охота вам чего-то, я не знаю… Конечно, решено. И чем быстрей мы сработаем, тем лучше для всех. Раньше сядет – раньше выйдет. Так скажете код или нет? – спросил он маму.

– Я правда не знаю.

– Я знаю, – сказал Михаил Жанович. – И пойду с вами, и буду наблюдать. А то вы, я смотрю, очень шустрый!

– Что есть, то есть!

Следователь, говоря это, опять посмотрел на меня – не Михаилу Жановичу адресовал это, а мне подал, как на блюдечке записку. Да, я шустрый, значилось в этой записке, и, если узнать меня поближе, эта шустрость тебе понравится!

И я почти рефлекторно приподняла свое хрупкое девичье плечико, дужкой выгнула правую бровь, губы свои красивые одной стороной чуть изогнула в легкой усмешке, создавая заодно прелестную ямочку на щеке. Так реагируют на реплику человека, который симпатичен. В этом почти обещание: у нас все может быть, если ты постараешься, ты, конечно, нагл, но меня, пожалуй, даже заводит такая наглость.

Это и есть моя неискоренимая слабовольная особенность – отвечать так, как хочет тот, кто обратился. Мама и Михаил Жанович смотрели на меня удивленно. Я опомнилась и тут же стерла с лица все, что там было, для верности тряхнув головой, смешав все заново в миксере мимики, и показала новую смесь: презрительности и высокомерия. Кто ты такой, чтобы со мной заигрывать? – вот что теперь читалось на моем лице. И следователь прочел, но сделал вид, что не поверил, усмехнулся, повернулся и ушел. А за ним и Михаил Жанович.

Мама тут же подсела ко мне, обняла, прижав мою голову к своей груди. Она и раньше так иногда делала, и мне это не очень нравилось – душно и тесно. Да еще мамины духи – хорошие, но слишком терпкие. Правда, в этот раз духами пахло не так сильно. Зато явственно ощущался луковый запах пота. Это меня прямо-таки потрясло. Я не припомню, чтобы она до этого пахла человеком – потом, кожей, волосами. Нет, только парфюмом, дорогим и приятным, только шелком, хлопком и шерстью одежды, только шампунем, которым она моет каждый день свои естественно вьющиеся волосы, шампунь этот ей из-за границы доставляют, самый щадящий и самый нежный в мире.