Аркадий говорил горячо, убежденно и успевал при этом лавировать в довольно густом потоке машин. Манера езды у него была порывистой и нетерпеливой. Если он видел брешь в соседнем ряду, который, как ему казалось, движется быстрее, тут же нырял туда. Когда его пропускали, вежливо поднимал руку, благодаря уступчивого водителя, когда напирали, не давали переместиться, бормотал: «Куда ты лезешь, козел?» – не прерывая своих речей. А я видела, что все его усилия пропадают даром. На одном из светофоров рядом с нашей машиной оказалась девушка в маленькой двухдверной машинке. Что-то вроде «мини-купера», но попроще. И эта девушка напевала под радио. Она напевала, покачивала головой, похлопывала ладонью по рулю. Моя ровесница или чуть старше, внешность вполне обычная, но по тому, как она уверенно существовала в своем пространстве, как спокойно двигалась, следуя аритмичным порывам правого ряда, угадывалась личность уравновешенная и знающая себе цену. Напевая, она рассеянно глянула в сторону, увидела, что я смотрю на нее, засмеялась, попела немного как бы для меня, поделилась своим весельем, потом зажегся зеленый, мы тронулись, она отстала. Но через пару светофоров оказалась опять рядом. Аркадий юлил, суетился, выгадывал, она не юлила, не суетилась и не выгадывала, а результат оказался такой же. Девушка улыбнулась мне, как знакомой. А потом свернула направо. Хорошо бы иметь такую подругу – неторопливую, надежную и спокойную.
Я пропустила часть монолога Аркадия, включилась опять, когда он развивал план будущего устройства России.
– И никаких выборов! Народ у нас тупой, выберут какого-нибудь опять придурка! Спросишь, а как тогда? А так! Один из наших, кандидат наук медицинских, сказал такую идею – электронный отбор. Кандидаты подают заявки. Оцениваем умственные способности по системе ай-кью, отбираем самых головастых. Это первый этап. Второй – психиатрическая экспертиза. Действующих тоже касается. Потому что ты посмотри на них, что они говорят и как себя ведут, они же все долбанутые! По ним по всем психушка плачет, а они нами управляют, это как? Третий этап: детектор лжи. Если кандидат, сука, извини, вырвалось, если он говорит, что хочет служить народу, а детектор показывает, что врет, что он для своей выгоды идет на госслужбу – до свидания!
Он еще что-то говорил, но я опять выключилась.
Смотрела по сторонам. На первых этажах разномастные вывески магазинов, под вывесками двери с крылечками, у крылечек каждый владелец торговой точки благоустроил тротуар по своему вкусу и разумению – кто заложил, шикуя, глянцевой плиткой, кто серыми бетонными кирпичиками, кто булыжником, имитируя старинную мостовую, а кто постелил пластиковый зеленый газон – и дешево, и эффектно. А между этими облагороженными островками – асфальтовые рытвины, щербатый тротуар.
А дома поражали. Нигде я не видела такого тесного смешения стилей. К панельной пятиэтажке пригромоздился новый дом бизнес-класса (так подобные конструкции бессовестно называют сами застройщики), с большими окнами во всю высоту этажа. К бизнес-дому лепится нечто старинное – желтые стены, белые плоские выпуклости фальшивых колонн, лепные карнизы, наполовину осыпавшиеся, балконы с гнутыми чугунными перилами, снизу все обкрошившиеся, видны прутья металлической арматуры. Рядом с этим старинным домом, через подворотню, которую точнее назвать лазом, – длинный, серый деревянный барак с маленькими окнами, покривившимися от старости, между рамами окон зачем-то положена вата, на вате блестки, вечный Новый год. А на углу, окончательно убивая улицу и даже словно гордясь этим, торчит небоскреб-человейник, многоэтажный утес-параллелепипед для людей со скромным достатком. Во всем – в самой архитектуре дома, в грубой штукатурке, в том, как впихнуты в бетон окна, пузырящиеся по периметру желтой монтажной пеной, видно стремление максимально сэкономить и максимально украсть. Но мало этого, строители решили приукрасить свое творение, асимметрично намалевав там и сям на стенах оранжевые и синие прямоугольники, отчего здание стало окончательно и победоносно безобразным.
А вот опять старый купеческий или дворянский дом, двухэтажный, вполне симпатичный. Наверное, недавно отремонтировали. Я радуюсь, будто не гостья, а коренная саратовка и могу наконец показать гостье – то есть самой себе – что-то утешительное.
Фантазия разыгрывается, я представляю, что живу в этом доме. Сижу в домашнем платье с рюшами за круглым столиком, пью кофий, слышу снизу трель колокольчика, говорю служанке Марфе:
– Должно быть, поручик Взбржевский с ранним визитом, откройте, Марфуша.
Снизу слышатся громкие и грубые голоса, потом грохот шагов по лестнице, и вот в комнату вламывается детина в матросском бушлате, клешах, в бескозырке с надписью «Смелый», перепоясанный крест-накрест пулеметными лентами, с винтовкой на плече.
– Пошукайте там насчет пошамать, – говорит он кому-то, а сам прикрывает двери и идет ко мне со странной улыбкой.
Я узнаю в нем Аркадия.