Кстати о любви (СИ)

выдохнула, отвернулась к зеркалу, заканчивая приводить себя в порядок, но при этом – глядела прямо ему в глаза в отражении.

- Объясняю, - медленно проговорила она. – У меня раньше с

кровообращением было все нормально, равномерно, и кровь больше к

голове приливала, гнала кислород в мозги. Потому я была умная. А

теперь… приливает в другие части тела. По объективным причинам.

Лукин хмыкнул.

- То есть из-за меня?

- Вот видишь! И ты пришел к этому выводу! Может, у тебя тоже… кровь не

туда приливает?

- У меня туда, куда надо, - расхохотался Егор. – И тебе это нравится. Но

если ты сейчас не замолчишь, мы уже никуда не пойдем.

- Я задолбалась дома!

- Ну-ну…

Она действительно задолбалась дома, потому заткнулась, прекрасно

понимая, что еще хоть слово, и они точно никуда не пойдут. Но

провоцировать Лукина ей нравилось. Кокетничать – тоже. Хотя это и было

странно. Думала, что забыла, как это делается, целую жизнь назад. А

вспоминалось быстро. Будто бы и не было ничего раньше, из-за чего она

вытравливала из себя всякую способность чувствовать к кому-то влечение.

Влечение тоже становилось привычным. Переставало удивлять. На двоих у

них случилось много привычек. У него – опаздывать на работу, потому что

утренний секс вошел в привычку у нее. У нее – пропускать пробежку в 5:45, потому что ночевать в Руськиной квартире стало его привычкой.

Совместный завтрак – их общее, на двоих. О совместном душе она пока

еще только тайно мечтала – и каждый раз откладывала до выходных.

А еще небольшое кафе недалеко от ее дома, куда они стали выбираться

поужинать. Маленькое, на четыре столика, оно почему-то казалось ей

продолжением ее собственной квартиры с цветами в неожиданных местах, фонариками, ловцами снов и – чего у нее точно не было – забавными

вырезанными из дерева фигурками разных размеров, расставленными

везде, где только можно.

Когда они пришли туда первый раз, у нее и правда было ощущение, что

она дома. Даже собственные до сих пор не сошедшие синяки здесь совсем

не смущали. Она почему-то знала, что Егору это пофигу. Но сама все еще

не могла привыкнуть, что он рядом. Что они вместе. Потому синяки в ее

представлении их идеального сосуществования были определенно

лишними. Впрочем, их сосуществование тоже идеальным не было. Они

часто в шутку ссорились, бурно мирясь потом.

Первый раз – в этом самом кафе. Пока Егор торчал у стойки барменши –

почему-то здесь заказ делали не официантам – Руська набросала в

блокноте несколько слов. А когда он вернулся, вырвала лист бумаги и

сунула ему под нос, буркнув: «Как тебе?»

«Она на вас пялилась, Егор Андреевич! Пялилась! И не делайте вид, что не

заметили!»

Не поведя и бровью, Лукин вынул из внутреннего кармана Паркер и через

полминуты вернул Руслане записку, в которой добавилось одно-единственное слово:

«Заметил».

Слово вернулось и ему. С жирным вопросительным знаком.

«Привыкли?»

«Скажу больше – нравится!»

«А мне нет!»

«Как я тебя понимаю. Если бы она пялилась на тебя – мне бы тоже не

понравилось».

«Ты дурак? Я тоже на тебя пялюсь. Выгляжу так же по-идиотски, да?»

Он поднял голову и посмотрел на Руслану.

- Я не понял, - сказал Егор, - ты устраиваешь сцену ревности или сеанс

самоанализа?

- Все сразу, - с улыбкой ответила Росомаха и потянулась, чтобы отобрать

записку. – Если у меня глаза такие же, то это катастрофа!

- Катастрофа случится, когда ты перестанешь так на меня смотреть, -

рассмеялся Лукин и спрятал записку вместе с ручкой в карман.

Несколько секунд, показавшихся ей непередаваемо долгими, она молчала, приподняв бровь и рассматривая его самодовольное лицо. Говорить, что

едва ли когда выражение ее глаз при взгляде на него изменится, было

совсем уж глупостью. Развенчивать его самоуверенность – не хотелось.

Вместо этого она улыбнулась и ответила:

- Я смотрю на тебя, как смотрят на Давида, северное сияние или рассвет на

Ниле. Получаю эстетическое удовольствие.

- Не ограничивайся им, оk?

- Оk. А если я скажу, что ты – мои персональные Давид, северное сияние и

рассвет на Ниле?

- Жадина!

- Еще бы!

Руслана и была жадиной. Чего в себе и не подозревала. И собственницей

была. С обостренным чувством справедливости. И правдолюбом была. Все

это сплелось для нее в такой запутанный клубок, что не могло не жахнуть в

один из дней, которые лучше бы не случались.

Она ненавидела вранье. После него становилось гадко, будто испачкали

изнутри. И после него чувствовала себя дурой, которую легко обмануть. А

уж чего-чего, но вранья в ее жизни хватало. Еще как хватало! Ничего не

происходило – а вранье происходило. Тогда как она думала, что

происходит что-то важное.

Потому сейчас, когда все было так хорошо, как могло быть, пожалуй, только в фантазиях ее дебильной головы, она едва сдерживала желание

зажмуриться и ущипнуть себя за руку – чтобы проснуться.

Но для того, чтобы проснуться, не всегда нужно себя щипать.

Достаточно просто дождаться, что правда на голову свалится в тот момент, когда не ждешь подвоха. Когда снег за окном и предновогодняя уличная

иллюминация не позволяют допустить и мысли, что что-то не так. Когда

пальму обмотала гирляндой за два дня до Нового года. Когда просто