Кто читает сердце тьмы. Первый профайлер Южной Кореи в погоне за серийными убийцами

Окинув взглядом собравшихся, Квон Ирён произнес: «Дети дали ложные показания». Поднялся ужасный гвалт; казалось, все детективы заговорили разом. В прокуратуру уже сообщили о задержании подозреваемых матери и сестры. Заявление профайлера перечеркивало результаты расследования.

Квон Ирён ожидал подобной реакции. Она его не пугала, как могло бы случиться, работай он первый год. В начале карьеры ему не хватало уверенности в собственных выводах, за которые он всегда нес ответственность перед полицейским начальством. Но за шесть с лишним лет Квон Ирён изменился. За его плечами были и противостояние с полицией по делу Чон Намгю, и огромный опыт преодоления недоверия к профессии, и множество случаев, когда приходилось переубеждать несогласных.

«Да что вы можете знать об этом деле! – негодовали детективы. – Думаете, мы принуждали детей?!» В то время вопрос о принуждении к показаниям был для полиции крайне болезненным. Общество уделяло все больше внимания вопросам прав человека, и полиция как никогда ощущала тяжелый груз прошлого: пытки задержанных, применявшиеся следственными органами в 1970–1980 годах, стали достоянием гласности.

«Я этого не говорил, – спокойно возразил профайлер. – Я лишь сказал, что дети дали ложные показания. Не могу представить, зачем полиции понадобилось бы заставлять детей рассказывать такую историю. Думаю, у детей сформировались ложные воспоминания. Иллюзия, созданная ими самими». Детективы не сразу его услышали. Мысль о том, что их обвиняют в чрезмерном давлении на детей, завладела умами. Конечно, они понимали, что никто не заподозрит их в применении прежних насильственных методов, однако принуждение может быть и психологическим.

Анализируя ситуацию, Квон Ирён пришел к убеждению о наличии у детей ложных (ошибочных) воспоминаний, которые возникают без намерения обмануть. В медицинской литературе это явление называется конфабуляцией. Человек, страдающий таким нарушением памяти, может «помнить» о событиях, не имевших места в действительности. То есть у него происходит неосознанная фальсификация памяти. Например, пациент в больнице может быть уверен, что его навестили, хотя в действительности никто не приходил, или считать, что только что вернулся из Парижа, тогда как на самом деле ездил туда много лет назад. Конфабуляция чаще всего возникает у пациентов со старческой деменцией или мозговой травмой, но иногда может действовать как защитный механизм. Полицейским непросто было это понять.

Квон Ирён терпеливо объяснял разгоряченным детективам: «Тот, кто разговаривал с детьми, сам невольно подсказывал им ответы. Так работает детская психология: если взрослый, обращаясь с вопросом к шестилетнему ребенку, обрисовывает некую ситуацию, этот образ захватывает воображение ребенка. Детектив много раз задавал именно такие вопросы: например, спрашивал о ссорах между Чонмин и второй по старшинству сестрой. В итоге у младших брата и сестры сформировались ошибочные воспоминания, так как высказанные предположения они считали “правильным ответом” взрослому».

По мнению Квон Ирёна, детектив неосознанно оказывал влияние на детей: «Я знаю, что с детьми общались очень мягко и дружелюбно. Но как бы приветливо ни вел себя детектив, для детей это был стресс». Показательно, что младшая девочка рассказала «правду», когда ей сообщили, что именно говорил младший брат.

У собравшихся возник закономерный вопрос по поводу показаний второй сестры, которая не была маленьким ребенком. «Типичный пример психологии ложного признания», – ответил Квон Ирён. Он был знаком с научной статьей японского криминального психолога Сумио Хамады, переведенной на корейский язык. Начав изучать показания второй сестры, профайлер сразу же вспомнил об исследовании японского ученого.

«Со стороны кажется, что положение подозреваемого отнюдь не столь ужасно – например, в сравнении с человеком, которого пытает палач. Однако подозреваемому приходится гораздо тяжелее, чем принято думать. Феномен признания несуществующей вины трудно понять, не увидев происходящее глазами человека, попавшего под подозрение. Ложное признание не является безусловным показателем психического расстройства. Любой человек с нормальной психикой на удивление легко может сделать ложное признание. Не только обыватели, но даже и люди, ведущие уголовное судопроизводство, не осознают, насколько это просто», – пишет Хамада.

Если бы Квон Ирён не прочел эту статью под названием «Исследование признательных показаний: психология дознавателя и подозреваемого», опубликованную в специализированном журнале, он не смог бы понять, что заставило признаться вторую сестру. Анализируя психологический механизм ложного признания, японский профессор выделил два этапа. Первый представляет собой психологический процесс, ведущий к самооговору, второй – процесс составления сюжета преступления, в котором невиновный сознался.