Кто эта женщина?

Кира не нашлась, что ответить. Отчего-то ей стало стыдно – до того, что слезы обожгли веки… Но не за себя вовсе, хотя минуту назад она собиралась каяться, а за Илью, поставившего ее в такое дурацкое положение. Зачем нужно было придумывать эту отговорку, приплетать к человеческим отношениям целые страны? Она ведь не спрашивала, из-за чего он развелся…

– Прошу к столу! – донесся спасительный зов Антона, и у Киры благодарно задрожали губы.

Кажется, Лариса заметила это. Уголок ее тонких губ дрогнул:

– Твой Бэтмен опять прилетел к тебе на выручку… Уже идем! – крикнула она, чуть повернув голову в сторону кухни.

– Он очень хороший, – прошептала Кира, не выдержав испытующего взгляда.

Как заставить другого человека поверить в твою искренность?

– Но инвалид, – жестко произнесла Лариса. – В этом все дело?

– Нет! – вскрикнула Кира. – Я не знала об этом!

– Илья поставил тебя в известность?

Возразить на это было нечего, она согласно опустила голову. И вздрогнула, ощутив, как теплая ладонь прошлась по ее волосам.

– Ничего, девочка… Я тебя понимаю. В твоем возрасте еще хочется все – или ничего. То, что абсолютно не имеет значения, как человек выглядит, понимаешь позднее. Невозможно вечно восхищаться тем, что у твоего мужчины есть обе ноги… А вот добротой, легкостью характера…

Кира выпалила:

– Легкостью? А вы знаете, что Антон ударил Илью?

– Я же не имела в виду мягкотелость, – отозвалась Лариса невозмутимо. – Мужчина должен уметь иногда и в морду дать. Я его этому научила.

– Вы?!

– Интеллигентному человеку нужно находить в себе силы противостоять шариковым.

Вспыхнув, Кира процедила сквозь зубы:

– Илья – не Шариков.

– Илья – нет, – согласилась Лариса. – По большому счету – нет. Но порой Шариков может проснуться в любом из нас. Не голубых, чай, кровей…

* * *

Он сразу заметил в ее глазах страх. Не глубинный, который не искоренить до конца жизни, но некоторую опаску: Кира не понимала, чего теперь от него ожидать. И никак не могла выбрать верный тон – за обедом больше отмалчивалась, бросая на Антона вопросительные взгляды. Любой, как в сеть, попадался в его улыбку. И с каждым разом в ее удивительных глазах отражалось все больше радости, точно веселая рыжина заставляла Киру оттаивать.

Во дворике позади музея вопили дети, родители которых забыли о перерыве и привели их не вовремя. Антон сам выбирал самый безопасный веревочный парк, в котором дети могли бы почувствовать себя котятами, и они сразу оценили лесенки, «тарзанки» и гамачки, пустовавшие разве что под дождем. Огромная пустотелая конструкция очертаниями напоминала кота, по которому в любое время дня кто-то ползал. Даже качели здесь были обручами с сетками веревок, и малыши часто усаживались в них по-турецки и мерно покачивались, как маленькие Будды.

Антон втайне гордился тем, какой нашел «городок».

– Ты в этом больше смыслишь, чем я, – с легкостью уступила ему Лариса. – Выбирай сам.

Он всегда знал, что ему повезло с матерью. Лишь раз, в то лето, которое едва не сломало ему жизнь, был момент, когда Антон проорал ей в лицо:

– Почему ты в детстве не запретила мне заниматься этим чертовым клаймбингом?! Не жалко было? А если б тот камень мне на башку рухнул?

Через несколько секунд он просил у нее прощения и клялся, что на самом деле не думает так и ему не в чем упрекнуть мать. Но понимал, что они никогда не забудут эту минуту, застрявшую в памяти гниющей занозой. Конечно, Лариса простила его за тот понятный срыв и ни разу не напомнила, как Антон пытался перечеркнуть всю ее жизнь, раз его собственная стала неполноценной…

Изо дня в день после ампутации Лариса массировала щеточкой саднящую кожу его культи – не произнося этого уродливого слова. Они оба всегда говорили «нога», хотя ноги ниже колена не было. Не жалея сил, мать растирала зажившие шрамы жестким полотенцем, следила за состоянием кожи, смазывала кремом. Вместе они занимались лечебной физкультурой, ведь ее Антон не стыдился. А теперь понимал, что лишь усилия матери спасли его от фантомных болей, которые мучают многих ампутантов.

И к протезу он привык довольно быстро – Лариса приобрела самый лучший… Удобный настолько, что порой Антон сам забывал, что у него больше нет левой ноги. Особенно играя с детьми, которые не желали знать о существовании боли и отчаяния…

И все же по-настоящему избавиться от гнетущих воспоминаний им с матерью не удалось.

А с Кирой не было связано ничего плохого. Вообще ничего – никакого прошлого. Чистый лист. Зато тепло ее взгляда было сродни материнскому, потому Антон и потянулся к ней уже в тот момент, когда увидел сидящей на тротуаре с окровавленным коленом. Нечто символическое померещилось ему в том, что он, обезноженный, помог девушке, поранившей ногу. И собственная, уже пережитая, боль померкла перед ее, свежей, к которой Кира еще не успела привыкнуть.