Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира

Но полностью отметать возможность существования амазонок значит вместе с водой выплескивать и ребенка. Письменные источники, от баек путешественников до трудов вполне надежных во всем прочем историков, слишком многочисленны и хорошо согласуются друг с другом, чтобы их игнорировать; право, потомкам не стоило бы так легкомысленно отмахиваться от того, чему такие разные авторы, как Плиний, Страбон, Геродот, Эсхил, Диодор и Плутарх уделяли серьезное внимание и считали истиной. Кроме того, миф и легенду об амазонках поддерживают многочисленные ритуалы, жертвоприношения, игровые сражения и церемонии позднейших веков, происхождение которых общество уверенно приписывало амазонкам и видело в них отражение эпизодов их исторического прошлого[73].

Как и в случае с более широким вопросом о матриархате, с которым тесно связано представление о самоуправляющемся племени воинственных женщин, ответ лежит в синтезе мифов и легенд с неопровержимыми событиями «реальной» истории. Женщины действительно сражались, как во главе армии, так и в ее рядах; женщины участвовали в войнах; и не случайно важнейшим символом Великой Богини по всему Средиземноморью и Малой Азии был лабрис – двусторонний боевой топор. Кроме того, имеются бесчисленные аутентичные свидетельства: например, греческая воительница и поэтесса Телесилла в V веке до н. э., во время осады Аргоса, своими гимнами и воинскими песнями пробудила боевой дух в горожанках. Аргосские амазонки взялись за оружие, совершили успешную вылазку и после продолжительного боя отогнали врага, а затем посвятили Телесилле храм Афродиты; она же сложила победный гимн в честь Великой Матери богов[74]. Поставим рядом многочисленные схожие свидетельства об «амазонках» в разное время и в разных местах – и станет ясно: как и в случае с матриархатом, речь идет не о каком-то одном племени, но об общей исторической реальности, в которой женщины сражались наравне с мужчинами.

Женщины притязали на полную свободу

Физическая независимость, проявлявшаяся в занятиях спортом и войной, свидетельствует и о более глубокой свободе – той, к которой последующие эпохи были всего нетерпимее, так что у нас она даже не имеет адекватного названия. Обычаи менялись от страны к стране, от культуры к культуре; но очевидно, что при рождении цивилизации женщины в целом пользовались куда большей свободой от ограничений «скромности» или даже целомудрия, чем в любую последующую эпоху. Например, многие общества совершенно не стеснялись женской наготы – и речь не только о нагом теле юной спортсменки или гимнастки. Взрослые женщины также регулярно раздевались на публике в культовых целях, практикуя в обнаженном виде важные церемонии и ритуалы, как юмористического, так и серьезного характера. Свидетельства аттических ваз, датируемых IX–VIII вв. до н. э., неоднократно показывают, как за погребальной процессией афинского гражданина идут обнаженные плакальщицы, а с ними обычно и сама вдова.

Рука об руку с физической свободой шли и ключевые сексуальные свободы такого рода, какого можно ожидать от матриархального общества. Там, где женщины правят, женщины проявляют инициативу и в любовных делах: из двадцати любовно-эротических песен, дошедших до нас из Египта XIII века до н. э., шестнадцать принадлежат женщинам. Одна из них без всякого стыда сообщает: «Я влезла в окно, нашла брата моего в постели – и сердце мое преисполнилось радости». Другая еще более откровенна: «Мой милый, мой красавец! Я умираю от желания стать твоей супругой и хозяйкой всего, что у тебя есть!»[75] Из других частей света до нас дошли не столь цветистые, более приземленные обычаи. Когда Юлия Августа, жена римского императора Севера, стала расспрашивать пленную шотландку о сексуальной свободе, которой, по рассказам, пользовались британские женщины, та ответила ей таким упреком: «Мы исполняем требования природы куда лучше, чем вы, римлянки, ибо открыто сожительствуем с лучшим из мужчин, в то время как вы втайне позволяете себя растлевать самому порочному»[76]. И это «исполнение требований природы» относилось не только к людям, как показывает Элиза Боулдинг:

Свобода, с которой кельтские женщины пользовались сексом, очевидна из рассказов о королеве Медб, которая предложила «дружбу чресел» хозяину быка в обмен на сдачу животного в аренду [для покрытия ее коров]. «Дружбу чресел» предлагала она и за помощь в рейдах и битвах. Судя по всему, все стороны, включая и ее мужа, считали такую сделку вполне благоразумной[77].