Кто и почему запрещал роман «Жизнь и судьба»

Докладываю Вам о материалах в отношении писателя Гроссмана И.С., поступивших в Комитет госбезопасности за последнее время.

Гроссман И.С. в семье и среди близких знакомых продолжает утверждать, что в его книге «Жизнь и судьба» изложена правда и её он будет отстаивать.

О прошедшем Пленуме ЦК КПСС по вопросам сельского хозяйства и состоявшихся выборах в Верховный Совет СССР Гроссман рассуждает с антисоветских позиций. Так, 11 марта с.г. в беседе с инженером Кугелем он заявил: «Политотделы – пройденный этап, этап военного принуждения. А их взяли и восстановили… Да, Пленум производит какое-то странное впечатление… я бы даже сказал пугающее. Как будто бы на краю какой-то ямы. Вместо того, чтобы притормозить или изменить направление, толкают на полный ход. Не «жалко», а что-то страшновато… И какая вера в силу бюрократизма. Им кажется, что всё только зависит от инспектора, от инструктора, от директора. А что может сделать директор, когда работать надо».

17 марта с.г. в беседе с женой Гроссман сказал: «Мне так стыдно идти завтра на выборы. Действительно, комедия! Народ правил государством сорок лет. Как эти слова логически соединить со словами о культе личности, о совершённых во время этого периода злодеяниях. Если бы народ был хозяином, он бы не дал в обиду Тухачевского, Блюхера и других сотни тысяч людей. Как же можно сказать, что народ хозяин, если убивали, пытали людей! Берия жил с сотнями женщин, ему привозили школьниц для растления… У нас можно убить 40 тысяч женщин и детей и сказать, что народ полноправный хозяин…».

18 марта с.г. в беседе с Кугелем Гроссман заявил: «Говорят, что у нас всё время управляет народ. Так почему же ни разу ни один член Верховного Совета не сказал, что неправильно, может быть, кого-то судили. Ведь культ личности шёл под беспрерывные заседание Верховного Совета. Огромный парламент! 2000 делегатов! Мерзавцы, проститутки, лакеи! Хоть бы один лакей сказал: «Вы напрасно проливаете кровь, Иосиф Виссарионович! Вы проливаете кровь честных рабочих и крестьян, честных революционеров». Ведь вся эта шпана молчала за 2000 рублей в месяц. И после этого иметь наглость говорить, что власть в руках вот этого самого… Ну что же это такое? Где же та власть? Почему же они ни разу ни один не воздержался от голосования. С 1937 года существует этот Верховный Совет и не было случая, чтобы хоть один депутат воздержался от голосования. Все «за». Но это же было в период, когда лилась невинная кровь, когда убивали и ссылал тысячами и миллионами людей. Так почему же в парламенте не нашёлся ни один маленький протест. Ох, какая шайка!.. Я рад, что я хоть чем-то отделился от этой холуйской шайки. Честное слово! Что бы меня ждало впереди, но у меня есть какое-то чувство внутреннего душевного удовлетворения, которое никто у меня не отнимет, ни одни сила в мире.

Председатель Комитета госбезопасности В.Семичастный»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 250, лл. 20–21).

Реакция Суслова именно на это письмо осталась неизвестной. Но по другим документам видно, что он продолжал думать о том, как вернуть Гроссмана на партийные позиции. 7 апреля 1962 года Суслов, обдумывая будущую встречу с писателем, на одном из листков сделал несколько пометок.

«О Гроссмане.

Начать [разговор. – В.О.] с публикации одного из посл<едних> рассказов Гроссмана». Некрасов так считает, что повод для лобового разговора. Гроссман ещё не созрел; после публикации в одном из журналов обстановка будет более благоприятная. Некрасов надеется, что в кон<ечном> счёте Гр<оссман> не антисоветский человек и не окон<чательно> потерян» (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 174, л. 57).

Как я понял, Суслов успел до этого переговорить о судьбе Гроссмана с другим писателем – Виктором Некрасовым, у которого тоже не так просто складывались отношения и с властью, и с чекистами. В частности, партаппарату не понравилось, как Некрасов в 1961 году повёл себя в поездке по Америке: много пил, не то говорил. Из-за этого писателя в августе 1961 года не пустили в Италию. Но потом Некрасов покаялся. В марте 1962 года за него поручился завотделом культуры ЦК Дмитрий Поликарпов. Только после этого Суслов согласился отпустить Некрасова в Италию на заседание европейского Сообщества писателей, но перед этим он дал указание Поликарпову провести с Некрасовым дополнительную беседу, дать ему последние указания, а заодно выяснить у него настроения других литераторов о Гроссмане.

Примерно тогда же по просьбе Суслова к Гроссману обратилась редакция журнала «Москва». Выбор на «Москву» пал не случайно. «Знамя» предало писателя. С «Новым миром» Гроссман поссорился ещё раньше. «Октябрь» был неприемлем для него из-за одиозной фигуры главного редактора Кочетова. Оставалась «Москва». Но Гроссман сделал вид, что не понял игры и отдал этому журналу заведомо непроходное сочинение. «Журнал «Москва» пытался связаться с Гроссманом, – отметил 24 мая 1962 года в своих записях Суслов, – но получил от него соверш<енно> неприемлемый (политически) рассказ» (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 174, л. 57).