Кто я?

И вот на тетрадном листочке в клеточку нарисовали мишень – черное яблочко в центре и круги, пронумерованные цифрами от единицы до десяти. Мишень прикрепили кнопкой к дверям дощатого туалета, стоявшего у нас в огороде за садиком. Отец отмерил тридцать шагов до огневой позиции, подал мне «централку» и один патрон; сами стояли рядом – любовались. Я зарядил ружье, долго целился, оно было для меня еще тяжеловато; помнится ствол ходил вверх-вниз, наконец, нажал на спуск – грянул выстрел!

Надо сказать, что все это происходило летом, в «закрытую охоту», белым днем. Садик имел в длину метров 25, а дальше уже шла улица, по которой ходили, ни чего не подозревавшие люди. Думаю, что даже с учетом отмерянных отцом тридцати шагов, в случае моего промаха дробь могла достичь не только что улицы, но и противоположной стороны ее. Не успели мы еще сосчитать сколько дробин попало в «мишень» ( помнится пять или семь); не успел я порадоваться тому, что утка от такого количества дроби уж конечно умерла бы на месте, как в огороде появилась тетя Дуся, мамина сестра, жившая от нас через дорогу.

«Вы эт че делаете?! Это кто жа вас надоумил стрелять в улицу?! Ведь там люди ходят! А ежели-б ково убили?!!!» – И как мужики ни оправдывались, как ни убеждали тетку, что промахнуться в туалет сложно, что дробь на улице, если что, все одно была бы на излете; и не то что убить, а глаз даже выбить не смогла бы; все же, зная крутой нрав Авдотьи, вынуждены были отступить, и смириться, и дальнейшую стрельбу отменить. Ружье унесено было в дом и после чистки, как следует быть, повешено на матку.

Ружье это отец берег, а потому хромировка сохранилась до конца. Единственный изъян – лопнувший приклад, скрученный проволокой; где-то он ударил его случайно. Конец ружью настал когда я учился уже в Тюмени. Приезжаю на каникулы, нет ружья. Что случилось? Он рассказывает: «Приказали всем ружья нести в милицию на проверку. Ну, я взял и понес. Прихожу, оне токо глянули на ложу, скрученную проволкой, сразу сказали: «Кидай вон туда» – Гляжу, а там большая куча стареньких ружей. Бросил и пошел домой. Что сделашь?» – А сам чуть не плачет.

Жалко мне эту «централку» и по сей день, хорошее было ружье. Дело даже не в этом,а сколько с ним связано, сколько походил я с ним в младые годы. Разберу его бывало, повешу на шею ремнем, сверху фуфайку и не видно. Вышел за деревню, собрал и вперед, вольный охотник. Вернее охотники, потому что ходили мы ватагой человек по пять,шесть. Убивали дичи мало, нередко возвращались вовсе с пустыми руками, так как охотники были еще ни какие – ни чего толком не знали и не умели. В зимнюю пору, если добывали зайца, то несли в наш дом. Отец обдирал его, а мама тушила с картошкой в жаровне. Садились за стол дружно я, Алешка Чудасов, Витька Мардышов, Сережка Манагов, когда жил у нас; и уминали его в один присест. Мама пробовала маленько, отец же зайчатину, крольчатину не ел – поганое мясо.

Первую утку свою добыл я в Печатновом бору, куда ездили мы с отцом на Соловухе по дровишки. Отец два летних сезона пас табун коров с нашей улицы. Ему на это время полагалась лошадь. С тех пор я умею запрягать коня в телегу и ездить верхом. На дрова готовили в ту пору сухостой, валежник, разные пни и колоды; сырые дрова можно было готовить только, выписав билет в лесхозе. Но за билет надо было платить хотя и не большие, но деньги. А сухостой и валёжник можно было готовить бесплатно. За порядком в лесах следили объездчики, следили бдительно.

Пока отец чистил от сучьев пару валёжин – не толстых, сучковатых осин, я сбегал к ближайшему озерцу с ружьем. Осторожно, стараясь не шуметь и пригибаясь до самой земли, прокрался к воде. Раздвинул камыши, выглянул в просвет и увидел одинокую уточку, не далеко – на выстрел. Не поднимая головы выше камыша, замирая сердцем, выцелил дичину и выстрелил. Утка уронила голову в воду и закружилась, нелепо махая одним крылом. Торопливо, потеряв стреляную гильзу, я перезарядил ружье; вгорячах чуть было не пальнул повторно, да во время вспомнил поучения отца, мол если голова в воде уже не оправится, не улетит. И действительно, покружившись немного на воде, утка затихла. Я помчался к отцу. Ради такого случая он оторвался от заготовки дров, съездил на соседнее озерцо за лодкой ( в те времена чуть ли не на каждом озере имелась просмоленная тесовая посудина ). Добычей моей оказался чернядь – селезень. В тот же день мама сварила из него суп-лапшу.

В дальнейшем навострились мы ходить с патцанами на охоту ватагой. Осенью по старичкам за Кожабеком, на ближние озерки Черемухово и Вахлово.

Зимой стали учиться тропить зайца. Это занятие не благодарное. Дело в том, что реальный заяц сильно отличается от зайчика, знакомого нам по сказкам и детским песенкам. Это хитрый и быстрый зверь, который к тому же вовсе не желает быть убитым.