Кто я?

Отец начал брать меня на охоту с пяти лет. Охотился он только на водоплавающую дичь, «в лет» стрелять не любил и не умел, а любил по сидячим из скрадка. Приезжал на мотоциклете М -103 на какую ни будь «стеклинку» в густых камышах. Выбрасывал на воду крякуху либо деревянные, самодельные чучела. Делал скрадок из камыша, завязывая его над головой,( главное условие, что бы не видели утки охотника ни с воздуха, ни с воды ) и сидел, щелкая семечки или дымя самокруткой. Ежели прилетали утки, то стрелять он не спешил, ждал когда сплывутся, что бы одним значит выстрелом убить двух или даже трех штук. При такой системе охоты не возможно добыть много дичи, когда-то она соизволит прилететь и сесть под нос; а главное требуется что бы на озерке больше ни кого не было, ни кто не нарушал «спокой» – условие почти не выполнимое из-за огромного числа охотников, появившихся в то время. Зато и патронов уходило совсем не много, отец брал в карман штук пять и ехал. После охоты патроны либо оставались все целы либо взамен истраченных привозил он уточек, обычно чирков или чернедишек. Чучела у него были самодельные, деревянные, раскрашенные под чернядь-же. Были они громоздки, занимали полмешка места, и возить их было достаточно хлопотно; зато опять же ни чего не стоили. Я ехал на такую охоту по-первости на бензиновом баке мотоцикла, а когда подрос – сзади, на багажнике за неимением седушки. Ружье он перекидывал через плечо, патроны и кус хлеба ложил в карманы «пинжака».

В самую первую свою охоту я оконфузился по причине малолетства и глупости. Дело было так. Пошел отец на весеннюю охоту с подсадной не далеко, на старички у Кожабека, и взял нас с Вовкой Паршуковым с собой. (Мне в ту пору было лет шесть). Сделал, как следует быть скрадок в камышах, только попросторнее чем обычно, что бы поместиться троим «охотникам». Время от времени закуривал самокрутку. Ждем. Крякуха плещется в холодной весенней водице, чистит перышки, ловит в воде каких-то букашек, но молчит, как партизан на допросе, и диких селезней приманивать, видно не собирается. Отец потихоньку на нее матерится. Сидели долго. Я скоро заскучал и стал проситься домой. Вовка, вначале тихо на меня шипевший, и не раз сказавший тятьке –Ну зачем мы его только брали – , наконец тоже насупился и сделался молчаливым. «Ну, еще самокруточку выкурю и, если ни кто не прилетит, пойдем домой», – сказал отец.

И тут крякуха наша встрепенулась, не хуже Пушкинского золотого петушка, закричала редко и громко, призывно, затем чаще и мягче, «давая посадку». Раздался свист крылышек и крупный селезень, в яркой весенней раскраске, стал нарезать сужающиеся круги над нашей стеклинкой. Все замерли, не смея дышать. Пару раз он проходил прямо перед нами, на расстоянии нескольких метров; и я рассмотрел его всего: синюю головку и шейку, яркие белые перья на крыльях, серые лапки. Я не понимал почему отец не стреляет, ведь вот же он совсем близко! И вот, когда он нарисовался в очередной раз я, не сказал даже, а возопил изо всей мочи: «Папка стреляй!!!» – Что тут было. Несчастный селезень, и как только выдержало его сердце, свечой ушел в голубое небо, отец охнул и крепко выматерился, у Вовки не хватало слов для возмущения; я не получил от него лупанцов немедленно только потому, что между нами сидел отец. «Ты че заорал, дурак? Щас бы он сел, тятька бы его убил; щас бы пошли домой с такой добычей. А теперь че делать? Дурак!» – Он буквально плакал с досады. Я сидел, как в воду опущенный. Отец поматерившись про себя, стал собираться домой; вдруг захохотал: «Вот это ты его нашарохал бедного! – – Поди обосрался», – заулыбался и Вовка. Так закончилась моя первая охота.

В другой раз отцу улыбнулась удача, настрелял он пять штук чирков. Добыча была привязана шнурком к багажнику мотоцикла, там же поместился и я, стало быть был уже большеньким. Получил обычный инструктаж по технике безопасности: «Смотри ножку не сунь в колесо», – и мы поехали. Отец летел на предельной для тех условий ( ночь, кочки ) скорости – «под сорок.» Ветер свистел в ушах. По приезде же обнаружилось, что чирков нет, шнурок как то отмололся. «Ще же ты не смотрел? Надо было их придерживать». – опечалился отец и помчался обратно. Однако, разыскать всех не удалось, нашел двух или трех.

В первый раз дали мне «стрелить» лет в двенадцать, по инициативе моего крестного Николая Сахова. До этого отец позволял только понести немного ружье, одностволочку 16-го калибра, а так же чистить его и смазывать. Чистка производилась неизменно после каждой охоты, отложить ее на завтра было нельзя. Ружье заносилось в дом, в тепло – отпотевало, согревалось. Затем я под присмотром отца разбирал его, протирал сухой тряпочкой, шомполил ствол, и, наконец, смазывал ружейным маслом. Ружье вешалось на матку(потолочную балку). «За стол не садись, – учил отец – пока ружье не почищено». -