Кто играет в кости со Вселенной?

– Кто остальные? – не понял отец. – Мы одни.

– Ты что?! Вот так один с женой и ребенком сюда забрался? – удивился он.

– Да, вот прочел про маршрут в туристической брошюре, заинтересовался.

– Меньше шести мужиков по Щугору. Рискуешь.

Отец не ответил. Звери, клещи, топи, беглые зэки – опасности ждали за каждым поворотом. А помочь некому. Еще в Ленинграде отговаривали от этого сумасбродства. Мама догадывалась об угрозах, но молчала, потому что знала упрямство отца. А мне, семилетнему городскому мальчику, все было романтично: дикая тайга, протоки между островов, белые утесы, уха из выловленного хариуса, ночевки в палатке, бурлящие водовороты вокруг камней. Комары только доставали не по-детски.

Берега Щугора – галечник, таежные ели подходят к реке вплотную, но идти вдоль кромки воды можно. По пути попадались скалы, сужающие русло – одно только название возбуждало романтику: «нижние ворота», «верхние ворота», «утес мудрец». Восхитительно! Школьник в семь лет в эстетике мало что понимал, но красоту «ворот» помню до сих пор. Мы с мамой садились в лодку, а отцу приходилось идти по колено в ледяной стремнине, вытаскивая лодку против бурного течения. Его ноги через две недели покрылись фурункулами. Когда они переросли в карбункулы, мама настояла на возвращении обратно. Отец, несмотря на упрямство, осознал, что со дня на день может начаться заражение крови. Сделали дневку. Сабля, казалось, совсем рядом – рукой достать. Но пришлось поставить крест на мечте: сели в лодку и отправились в обратный путь. По течению идти и быстрее, и интереснее – я приходил в восторг от прохождения порогов и перекатов. На ночевку встали в близи от Мичабичевника. Отец пошел к реке набрать в котелок воду и упал в обморок.

Мама стала хлестать его по щекам, а меня послала сначала за водой к реке, а потом в село за валидолом. За водой я сбегал моментально. А вот в село еле шел: около ворот дома остановился. Физических сил хватало – мог пройти еще с десяток километров. Но ноги подкосились сами: оперся на круглый шар-валун, лежащий рядом с воротами. Хозяин увидел меня в окно, и сразу понял, что что-то стряслось. Когда с валидолом я вернулся к палатке – отец уже пришел в себя. Нам повезло – на следующее утро мимо проплывали рыбаки на моторке. Они отбуксировали нас в Усть-Щугор.

– Медведя видел? – решил отвлечь меня от грустных дум один из спасителей.

– Нет!

– А он тебя видел. И не один раз. Ты его не заинтересовал.

– Почему?

– Худой. Каши мало ешь, – пошутил рыбак.

В другой раз я бы расстроился, но не тогда. Накрыли новые чувства. Хорошо, что все обошлось.

Уже вернувшись домой, мы с отцом обещали друг другу, что лучше подготовимся и обязательно вернемся на Урал: надо, обязательно надо покорить Саблю. На следующее лето не получилось, потом – у меня обнаружился хронический холецистит, потребовалось три года подряд ездить на курорт, пить курс минеральной воды. Так ни на Урал, ни в какие другие рискованные походы с отцом больше сходить не довелось.

Стучат колеса, успокаивающе бренчат в такт ложечки в граненых стаканах. Молодежь разлеглась по полкам, дремлет. Воспоминания мелькают, как виды в окне. Сын открывает глаза.

– О чем думаешь, пап?

– Вот скажи, – отвечаю вопросом на вопрос, – человек больше сын своего времени, чем своего отца?

– Да, наверное, своего времени, – он задумывается. – То, что советует предыдущее поколение, обязательно пропускаешь через призму «как отреагирует окружение».

– И если социум не одобрит…

– Могу и против социума пойти, если решу, но обычно…

Амбициозное поколение – мы были большими конформистами. Как они открыто защищают свою индивидуальность! Нам этого не хватало. Да и от откровенности в разговоре с отцом я бы увильнул. Нынешняя молодежь свободнее и в суждениях, и в общении. Не боится вытаскивать на поверхность и делиться своими тараканами. Это хорошо.

Отец был очень вспыльчивым человеком. Мог одним словом испортить настроение в доме на несколько дней: я в таких случаях уходил в свою комнату, мама терпела. От сцен с криками я, наверное, и закрылся от него в подростковом возрасте: на все «поговорить по душам» – отделывался односложными ответами. Но что-то, конечно, наматывал на юношеский ус. Его влияние на меня огромное.

На детство жаловаться не приходится: мама любила, отец читал книги, учил шахматам, играл в футбол. Мать дает ребенку сердце, а отец – путь. Мои дали мне и то и другое. Как человек может вернуть долг родителям? Никак, только передать своим детям. Все верно. Откуда тогда чувство вины? Вроде в проступках перед отцом замечен не был.