Кто играет в кости со Вселенной?

По его настоянию я поступил в Политехнический институт, пошел работать инженером. Закончил, распределился на завод. А потом в конце восьмидесятых сменил инженерную стезю на журналистику. Отец высказал неудовольствие: ему, понятно, хотелось продолжения династии. В начале девяностых я вообще ушел в бизнес. Для него труд – точно не зарабатывание денег (он презирал общество потребления), счастье – стать Профессионалом с большой буквы. А я занялся тем, что и «серьезной работой» не назовешь: жизнь превратил в игру. И сам себя оправдывал – «время такое пришло». Он тогда сильно не давил, но тяжесть в воздухе повисла. К концу жизни отец пришел в православие, пытался приобщить меня, но не смог – я избегал разговоров. Получается, что всю жизнь у меня конфликт с его ценностями. Неужели это закономерность?

Не удерживаюсь и конспективно рассказываю сыну про свои переживания.

– А ты себя не накручиваешь? Ты же помогал деду в девяностые, когда ему пришлось жить на нищенскую пенсию?

– Помогал.

– И здорово. Вернул должок, даже если он и был. Ты жив, а деда уже нет на этом свете. Память о нем – вот что тебя мучает.

– Интересно мыслит молодежь.

– А почему дед презирал общество потребления? Не слышал, чтобы такое было в те времена.

– Читал Юрия Трифонова? Я тебе подкинул когда-то его повесть «Обмен». Там про это главная мысль.

– Не помню. Нет, не читал.

– Ну, хоть смотрел «Иван Васильевич меняет профессию».

– Конечно.

– Помнишь, там персонаж такой был – зубодер Шпак? Как он говорил? «Три магнитофона заграничных, три портсигара отечественных, куртка замшевая… три». Это сарказм над мещанством.

– Да, смешно. Но, с другой стороны, каждый имеет право на свое мнение. Все родители хотят, чтобы их дети походили на них. И ты тоже, и дед. Все хотят налаживать мостики. Но не получается.

– А вам хочется стать Базаровыми? Все прошлое отрицать?

– Не все, но изменчивость сейчас сильнее наследственности.

Сказал как отрезал. Да, проповедями им ничего не докажешь. Может, действительно наше поколение излишне рефлексирует на тему «отцов и детей»? Как сыну объяснить, кто такой классический шестидесятник? Выход отца во взрослую жизнь пришелся на оттепель, когда старые догмы в «верный коммунистический путь» рухнули, народ побежал в очереди за мебельными стенками, хрусталем и коврами. Он рассказал мне как-то, что хотел сбежать от мещанства в писательство. Уволился с инженерной работы, завербовался водолазом на Белое море, чтобы заработать на путешествие по Средней Азии. Там хотел собрать материал для книги «легенда о зороастрийцах», об их вере во всеобщую взаимопомощь. Но не сложилось – ни со словом он не дружил, ни материал не собрал. Пришлось вернуться в инженеры. Мда, попал он на малозаметный, но качественный скачок в сознании общества.

А ведь и я в тридцатилетнем возрасте попал в более крутую перетряску общественных формаций. Качество перешло в количество. Получается, каждому поколению достается свой излом эпох. Какой детям жребий достанется? Не слишком ли их воспитали инфантильными?

– Ты вот живешь в тепличных условиях, согласен? – спрашиваю сына.

– Разве это плохо?

– А если вдруг ситуация резко изменится? Будешь готов к трудностям жизни? Например, как в девяностые. Уровень жизни вдруг рухнет.

– Не нервничай, на диван не лягу. А сейчас и так минимализм в моде.

Минимализм в моде. Смешно. Адаптивное какое поколение и свободолюбивое одновременно! Может, это маятник качнулся в обратную сторону? Мироздание говорит «готовьтесь удовлетворяться малым». Не исключено! Ну, да ладно.

Поезд прибывает на станцию Печора. И вот я снова на высоком берегу великой реки. В детстве она казалась широченной, но и сейчас немаленькая. Все такие же красивые виды, величественное течение воды. Только вот больше не дымят буксиры, тянущие плоты с бревнами. Лесосплав запрещен, от лесного порта не осталось и следа. Остов «Зари» валяется на галечнике, как памятник прошлому. Уже не надо искать местного жителя, чтобы купить у него лодку, – нас встречают организаторы тура, вся амуниция на месте, зафрахтован катер, на котором мы идем вверх по Печоре, потом по Щугору. Молодежь утыкается в экраны смартфонов – опять впереди угроза отсутствия связи. Эх, дигитальное поколение. Почему раздражаюсь? Ведь дело не в цифровизации – она катализатор каких-то процессов, которым сопротивляется душа.

Почему отец тогда пошел на такую авантюру с походом? Не понимал рисков? Был бы интернет – подготовились лучше. А он прочел стародавнюю брошюрку про туризм по Уралу – неужели ему показалось, что все понятно? Не был таким наивным.

Катер сбавляет ход, по курсу видна пристань «Мичабичевник». На берегу высится корпус современной турбазы. Пришвартовываемся, выходим, заселяемся. Сердце колотится чаще. Выходит солнце, проступают сквозь туман Уральские горы. Вот она Сабля. Та неисполненная мечта.

Я иду вдоль берега. Ничего не узнаю. Впереди в зарослях кустарника проступает остов старого сруба. Это он! А вот и валун-шар, где у меня подкосились ноги.