Вышел с ранья злой и взвинченный, приплёлся по темноте утомлённый и равнодушный. И сразу – к Шпацу. Он, как увидел меня, так и позеленел от радости, знает, что или со мной или у меня в отряде всегда что-нибудь случается занимательное. Пришлось разочаровать, передать пламенный привет от тружеников тайги и обрадовать тем, что его особенно часто вспоминают последнее время, не уточнив как. Хорошо бы, толкую, не прерывать нашего трудового энтузиазма на важнейшем объекте, отовариться и уехать завтра к вечеру. Начальник – не против. С вечера все не против, а за ночь надумают всяких веских уловок и утром – шиш под нос. Не зря говорят: утро вечера мудренее, никогда ни о чём не договаривайся с вечера. Ладно, думаю, насяду с утра на жирную шею и не слезу, пока не отчалю. А он масляно лыбится, подаёт ключ и сообщает пренеприятнейшее известие о том, что умная невеста умотала на сессию. Жалко, конечно, я-то рассчитывал прижать её к мужественной груди, дать послушать как гулко стучит верное сердце, что-нибудь пожрать вкусненькое, ан не получилось. Ну, что ж! Герои всегда возвращаются в одиночество, чтобы лучше осмыслить героические будни и наметить ещё более героическое будущее.
Привычно открываю дверь в родной пенальчик и остолбеневаю. Даже попятился и вышел обратно в коридор, подумав, что по нечаянности влез к соседям. Но нет, дверь наша, значит… О, боже! Во что превратилась наша обжитая удобная конура, где всё испокон веков лежало на раз и навсегда отведённых местах? Всё выбелено и выкрашено, ни к чему не дотронуться! Занавесочки на окне, занавесочки на стенке, а под ними, надо полагать, наше тряпьё… Скатерть, клеёнка… Невеста-то обжилась, на большее метит. Как здесь жить-то? Захотелось развернуться и уйти. Но куда, ночью? Пусть не мечтает: ни за что не женюсь! Притащишься вот так домой, утомлённый как чёрт после шабаша, а не завалишься сразу, не задерёшь усталые копыта на спинку ложа. Сначала, командует, разденься, умойся-вымойся как следует - а известно давно, что шкуру часто драть вредно: защитный жировой слой сдирается, особенно у меня - причешись и побрейся, как будто мы в гостях, переоденься во всё чистое и неудобное и подожди, пока ёдово согреется – не могла догадаться, согреть заранее и телогрейкой замотать. Терпеть невозможно, в дрых тянет, зевота башку надвое разрывает, челюсть за челюсть заходит, а жди, слушай занимательные сплетни, век бы их не слышал, ну, когда, наконец, перейдём к главному… Лучше бы оно поначалу, а всё остальное потом. Нет, не женюсь, и не уговаривай! Однако, надо как-то устраиваться в собственной квартире. Как ни крути, а не отвертишься – надо греть воду и мыться. Не могла воды согреть… ах, да, я же не женюсь! В общем, вечер был напрочь испорчен. Помылся, освежился, вроде слегка ожил. Попил чайку со сгущёнкой – невеста оставила, не сожрала, я бы не удержался: любовь любовью, а сгущёночка врозь! – захрумкал белыми сухариками, и вообще жить стало легче. Можно, пожалуй, и о женитьбе подумать, иначе Шпац не даст коттеджа, но это после, когда высплюсь и сделаю Угол. Уже засыпал, когда молнией сверкнуло в башке: деньги! Знает наш брат ихнюю сестру: одна такая втёрлась в ночное доверие и умыкнула все трудовые сбережения, добытые тяжким потом. Рывком открываю верхний ящик сейфа – так и знал: нет! Еле заметил в дальнем уголке пачку ассигнаций, ну, не пачку, конечно, пачечку, скорее даже – пачечулечку, но зато каких – своих, кровных! Отлегло. А то вишь, повадились, нашли дармовой источник безмерного обогащения. Нет, не женюсь! Следить придётся по ночам, а это когда? Себе дороже. Мне ещё ботинки надо купить, неплохо бы и байковый лыжный костюм, стеллажи, кресло… Или жениться? Деньги-то не взяла.
По утрянке сперва к Шпацу. Отдал наряды и акты, а он, как ни странно, за ночь не передумал, да и зачем, когда я сам напрашиваюсь на его заботы. Потом к благодетельнице Анфисе Ивановне, отдал заявки, договорились на пару отоварить их, и, наконец, заскочил к серому кардиналу, отдал полевые журналы, жду, когда похвалит за усердие и поинтересуется, хотя бы для блезира, что нам надо для успешного выполнения почётного задания. Дождался:
- Когда кончишь?
Хотел взорваться, нахамить от души, но вовремя вспомнил, что обязан беречь внутреннюю не восстанавливающуюся энергетику для главного.