Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

- …вернёмся ещё раз к этой теме. И вообще, знаешь, у меня созрело деловое предложение. – Маша непроизвольно фыркнула, вспомнив о предыдущем. Но я позволил себе великодушно не заметить фырка и продолжал излагать хорошо продуманную за несколько минут до этого идею: - В нашем институте, - объясняю, не торопясь, чтобы она отошла от стресса и хорошенько вдумалась, - были студенты, учившиеся по направлению предприятий, которые давали им приличную прибавку к стипендии, а те обязаны были по договору, отучившись, проработать на предприятии-доноре пять лет на должности, на которую их поставят. Мы им, денежным, завидовали и бессовестно занимали до стипендии без отдачи. – Маша вытерла ладошками щёки и нос, глубоко с надрывом вздохнула, и я понял, что можно переходить непосредственно к делу: - Хорошо бы, - втолковываю, - тебе заручиться поддержкой хирургини и узнать через неё – может, и тебе отломится такое направление от больницы.

- Зачем? – не понимает Маша. – Я и так учусь.

- А затем, - внушаю терпеливо и внятно, - что тебе, я вижу, не нравится фармакология и по-прежнему тянет в хирургию. Если получишь направление и добавку к стипендии, то можно будет перевестись на дневное обучение на хирфак. Первые два года на всех специальностях дисциплины общие, и потерянные полгода тебе зачтут. Может, что-нибудь придётся досдать, и в посленовогоднем семестре ты будешь там, где тебе хочется. Ну, как идейка?

- Не верится, - помолчав, тянет, загоревшись идейкой, - что дадут направление.

- Тогда я тебе его дам, - говорю решительно. – И добавку к стипендии.

- Ни за что!

Я начинаю злиться.

- Что ж, по-твоему, я, интеллигент с высшим образованием, должен маяться с безграмотной женой? – рублю наотмашь. – Чего ты, дурёха, боишься?

- Не хочу, - объясняет, - никому быть в тягость.

И я фыркаю:

- В семье, - поучаю молодуху, - так не бывает. В ней всегда кто-то кому-то чем-то обязан. Сегодня – я тебя выручу, завтра – ты меня, а иначе зачем она, семья?

- Мы, - вспомнила об обиде, - не семья.

На мелкие девичьи уколы я внимания не обращаю.

- Милая Маша, - уговариваю терпеливо как старший, - мне очень хочется, чтобы тебе стало хорошо, и тебе того же, естественно, хочется, давай, вместе осуществим нашу общую мечту, не меркантильничая попусту. Четыре года пролетят как миг, - мне, считаю, будет тогда тридцать, а она – всё такая же молодая, - и мы, даст бог, будем вместе. - Не тешь, старче, себя призрачной надеждой. – А пока будем встречаться на каникулах, я тебя на летних в тайгу свожу, познакомлю с Хозяйкой горы. Долгие расставания и редкие встречи или укрепят нашу любовь или … о другом и думать не хочется. Тебе скоро ехать на предновогодние зачёты?

Вздыхает так, как будто на каторгу.

- Через неделю.

- Вот и прекрасно. Разузнаешь всё в больнице, и тогда ещё раз вернёмся к деталям нашей идеи, хорошо?

Она опять вздыхает и теснее жмётся ко мне.

- Мне, - говорит, - как-то не по себе: столько случилось, и всё в один день – голова идёт кругом.

Я смеюсь, поняв, что одержал победу.

- Со мной не соскучишься.

Она меня целует, одобряя, а я:

- Надо бы, - говорю просительно, - закрепить наш договор, а?

Если бы не Полина Матвеевна, мы бы прокемарили ещё один выходной, не установленный, к сожалению, Верховным Советом. Бежали, торопясь, ёжась и зевая, по пустынным заиндевевшим улицам к больничке, и не было приятных ночных забот, а всё плотнее завладевали отупевшей от недосыпа башкой гнусные дневные. Проводив Машу почти до дверей, развернулся и в ускоренном темпе рванул к пеналу. Там ждала холостяцкая кровать, и, харкнув с высоты Эйфелевой башни на все вместе взятые производственные дисциплины, вредные для здоровья трудящихся всех стран, привычно шмякнулся на неё в одежде и сладко доспал то, что не удалось в супружеской постели. Но в начале десятого, как и полагается уважаемым ИТРам Союза, неуважаемым в нашей занюханной конторе, был на месте и опять оказался всем нужен. Понятно, что всех нужнее – Шпацерману. Снова пристаёт со своими гадючьими бумаженциями.

- Ознакомься, - резко подвигает по столу ко мне, а она не хочет двигаться, загибается одним концом, тормозится. Беру, читаю: «За самовольное проведение работ на участке Угловом начальнику партии Шпацерману Д.А. и начальнику отряда Лопухову В.И. объявить выговор».

- Ошибочка, - говорю, положив приятное извещение обратно на стол.

- Какая? – любопытствует дока в казённых бумагах.

- Надо было написать «стрелочникам Шпацерману и Лопухову», можно и без инициалов.

- Как ни называй, - сердится он, - а всё равно лезь в кузовок. Части годовой премии по твоей милости, как пить дать, лишимся. – Опять я подгадил с премией: непруха – она и есть непруха. – Ты вот что, - обращается обиженный первый руководитель, - не очень-то нападай на Сарру, не забывай, что она – женщина, - защищает второго руководителя. – Всем я досаждаю, всем неприятен, всем несу зло, даже, оказывается, и Змее Горынычне. Остаётся только хмыкнуть.