Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

- Я тебе помогу, - и мы вдвоём принялись слаженно обихаживать последнюю зону Радомира Викентьевича. Вдоль могилы вкопали скамейку, в головах установили сбитую из досок пирамидку с венчающей железной звездой, как у всех спокойных соседей. Чего-то явно не хватало, чего-то характерного для профессора. Походил, поприглядывался к другим монументам, но ничего подходящего не приметил. И вдруг в глаза бросился виток ржавой колючей проволоки, валявшейся за кладбищенским забором. То, что надо! Попросил у шофёра пассатижи, откусил клок, сплёл терновый венец и насадил на верхушку пирамиды: звезда в колючей проволоке.

- Здорово ты придумал, - одобрил шофёр. Выставляю на скамейку четвертуху, закусь, приглашаю:

- Помянем?

Он не кобенится, хотя и за рулём.

- Мир праху твоему, - говорю, обращаясь к могиле, - в долгожданной свободе, профессор, - и мы по очереди пьём прямо из горла и закусываем хлебом с колбасой, нарубленной топором.

- Почему ты назвал его профессором? – спрашивает после поминок шофёр, и я ему объясняю:

- Он был профессором социологии до заключения.

- Надо же! – удивляется водитель. – Никто и не знал. – Он встаёт, отряхивает крошки с колен. – Я – поехал, Айзикович и так раскричится. Ты – как?

- А я, - говорю, - останусь, покрашу всё и – домой.

- Тогда – бывай, - и он уезжает.

А я покрасил оградку и венок зелёным, пирамиду и звезду, естественно, красным и присел на лавку. В голове небольшой балдёж от водки, жалуюсь вслух:

- Зря вы, профессор, - памятую и верю, что душа его три дня караулит тело и, значит, прислушивается, - расщедрились на такие подарки, не заслужил я их. Не успели вы уйти в мир иной, а я уже нарушил обещание, не взял синюю замуж, сдрейфил, и не знаю, прав или нет, посоветоваться не с кем. Как вы ни старались, но из лопуха настоящего мужчины не получается. Знаю, а поделать с собой ничего не могу, такой уж уродился. Не зря у моего настоящего отца не было для сына ласковее слова, чем «говнюк». Так оно, к сожалению, и есть, - и слёзы навернулись на глаза, совсем ослаб нервами курилка. Утираю грязной ладонью и дальше жалуюсь: - На работе тоже не ахти, с начальством не лажу, веду себя как паршивый Чайльд Гарольд: на одно слово – два возражения, и гонор прёт, выговора собираю, потерял настрой на дело. Как мне вас не хватает! Как не хватает вашей конструктивной вздрючки! Посоветуйте, как не увильнуть по слабости с избранного пути? Вы учили: будь честным и бескомпромиссным в своём деле. Это я твёрдо обещаю. А вот в жизни… Как бы я хотел когда-нибудь стать таким как вы. – Вздохнул тяжко, чуть с пьяни не перекрестился, покрасил скамейку, постоял ещё праздно без мыслей с пяток минут и ушёл, так и не получив ответа, как жить дальше. Придётся теперь всё додумывать самому, набивать шишки и зализывать ссадины, стать, наконец, настоящим мужиком.

Приползаю усталый как вол домой, а жена дрыхнет, голубушка, без задних ног, и дела нет до ухайдакавшегося мужа. Хотел побить для учёбы, для острастки, что не встречает, не снимает сапоги, да лень. Присел рядом на краешке кровати, разглядываю, чего это я в ней необыкновенного нашёл, и не вижу ничего стоящего, кроме покосившихся башен грудей.

- Жена! – трогаю за плечо, - муж пришёл, мать твою, а ты дрыхнешь! – она испуганно открыла огромные синие озёра, согнала туманную дымку, улыбнулась, и я понял, что нет, не ошибся, ту нашёл. Потянулась гибким телом, обхватила несостоявшегося мужа за шею, поцеловала и отталкивает:

- Фу! Несёт-то как! Алкаш!

Объясняю, отстранившись, что весь день обустраивал могилу Радомира Викентьевича и пахну краской.

- Ври, - говорит, - да знай меру, вруша. А что ты там сделал? – интересуется. Рассказал, и про венок не забыл. – Выдумщик, - улыбается, – это лучше, чем врун, - и опять притягивает, целует и долго не отпускает, вся сомлев, и я в тонус. Еле-еле отлипли друг от друга.

- Расскажи, - прошу, - теперь ты про свои делишки.

- Ничего, - скромничает, - существенного не случилось – обычное дежурство, - но не выдерживает и сообщает главное: - Заведующая пообещала похлопотать о направлении. А вдруг выйдет, а? – загорается радостью и выплёскивает её на меня в безудержных поцелуях. Видно, ей эта процедура очень понравилась. – Я, - продолжает, - и подменять Дашу отказалась впервые, та даже удивилась, а я ей: по семейным обстоятельствам, у неё и глаза на лоб выкатились, - и опять в возбуждении целует. Не узнаю прежнюю сдержанную Марью в этой пылкой Маше. Как женщин меняет любовь, вернее, моя любовь! Даже умыться не отпускает, привести себя в домашний вид не даёт, уже и губы опухли, куска в рот не положишь, не разжуёшь. Поужинав втроём, мы вдвоём удалились в собственные однокомнатные апартаменты и попытались с часок порешать, зевая, задачки, но не выдержали утомления и рано улеглись спать. В эту ночь у нас было всего один раз как надо, а всё остальное время бездарно прокемарили.