- Они не заслуживают, - упорствует Дрыботий с недоразвитым левым полушарием.
- Вам виднее, - не возражает начальник. – Подожди, - останавливает собравшегося уходить надутого главного специалиста. Тому больше всего, наверное, не нравится моё присутствие. – По ходу разговора, - говорит Сергей Иванович, - у меня возник ещё один вопрос. – Пара полубожков снова села и напряглась, чувствуя, что сегодня не их день. – Кто у нас выдаёт задания на проведение работ на участках?
- Техруки, - заладил одно и то же Дрыботий.
- Учёт ведётся?
- Должен вестись.
- Проверяли? – Молчат архаровцы. – За что мы недавно наказали Лопухова? – Дрыботий от негодования аж забрызгал слюной, скопившейся в уголках губ.
- За неразрешённое проведение работ на незарегистрированном объекте, - отвечает, как читает приговор.
- То есть, - уточняет Сергей Иванович, - Коган задания ему не давал, а он сам выбрал участок и самостоятельно, без его разрешения провёл на нём зачем-то дополнительные работы? – Во мне всё замерло. А ну, догадаются, докопаются до истины? Но главные специалисты предпочитают молчать. – Тебе, - обращается ко мне начальник, и я аж вздрогнул, - техрук задание на участок Угловой давал?
- А как же! – отвечаю уверенно. – Устно, на словах, вместе с заданием на Детальный.
- Что, - догадывается Ефимов, - Коган не зарегистрировал Угловой?
- В том-то и дело! – отвечает в сердцах Антушевич.
- И причём здесь Лопухов?
- Так Когана нет, - непроизвольно прорывается у Антушевича.
Ефимов недовольно заёрзал на стуле, взял надломанный карандаш, посмотрел на него, как на непонятную вещь, и бросил в мусорную корзину.
- И вы решили обезопаситься за счёт Лопухова? – Он переложил, негодуя, какие-то бумаги с одного края стола на другой. – Обожглись на Детальном, заранее дуете на Угловой? Кстати, под актом передачи Детального стоят только две ваши подписи, автографа главного виновника нет, он, очевидно, не любил оставлять лишние, так что отдуваться в Управлении за так называемое месторождение придётся вам, дорогие наши прогнозисты. – Рожу у Дрыботия свернуло набок, а глаза Антушевича беспокойно забегали по сторонам. – Приказ на Лопухова отменить в связи с необоснованностью обвинений.
Дрыбодан, смотрю, весь почернел.
- Один вы не подписали, второй отменили, - скрипит, скрежеща в ярости зубами, - давайте, - советует, изобразив ухмыляющуюся маску, - издадим третий: о назначении его, - и даже не глядит в мою сторону, - техруком?
Сергей Иванович рассмеялся.
- Я – за, да он – против.
Антушевич тоже заблеял вслед за начальством, намекая, что он во всей этой лопуховской истории ни при чём.
- Удивительный человек! – даже не постеснялся польстить герою.
- Вы к нему, - предупреждает начальник, - больше не приставайте – он в моём резерве. – Встаёт, протягивает мне через стол руку. – Иди, - говорит, - мы ещё потолкуем между собой и запомни: не сумеешь защитить себя – не сумеешь защитить и своих людей.
А те руки не подали и до свиданья, слава богу, не сказали.
Я ещё успел на вечерний рейс. Стою в переполненном удобном автобусике и радуюсь. Сидеть в нём плохо: ноги некуда девать – проход занят, а стоять – милое дело: упрёшься сверху и снизу, и никакие толчки по колдобинам не страшны. Повезло и со спутниками: в экспедицию ехал – сплошь были мерзкие сонные и злые рожи, а сейчас вокруг – сплошь приветливые и приятные лица. Даже шофёр попался не нервный. Товарищи, просит спокойно, не толкайте в спину, а то выдавите вместе с рулём через ветровое стекло, как поедете без меня?
Амнистии больше меня рад многодетный Шпацерман. Будет, обещает, в таком случае, премия, а мне больше всех! Как квартира! Мне тоже, конечно, приварок не помешает – ботинки, соберусь, куплю. А вообще-то, серпантин судьбы меня как-то не очень тревожит. Профессор учил: нос не задирай, не кланяйся и не зыркай на сторону, а делай любимое дело без оглядки, так, как хочется и как мыслится, награда всё равно достанется не тому, кто заслужил. Я из таких, и на премию особо хлебало не разеваю.