Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

          Они все разом заспорили, заколготились, кто славнее – хирург или лечащий врач, разом задымили, наседая друг на друга, про меня забыли, я для них – отработанный материал, не человек. Смотрю, бабища с неприличными формами, явно из пищеблока или гастроотделения, для которой и так ясно, что главная – она, подвалила к фее, расплылась в улыбке, что-то сказала, отобрала сиренево-весеннее чудо, небрежно прижала к жирным чреслам, с трудом продралась сквозь сцепившихся в споре и через тесно расставленные стулья к раковине, достала из тумбочки под ней ведро, налила воды из-под крана, небрежно положив букет на пол, потом взгромоздила жестяную вазу с крупной надписью «хлор» на стол и всунула в воду цветы, сразу разметавшиеся по краям и поникшие нежными головками, одуревшими от никотинно-сивушного воздуха, а теперь ещё и от хлорной воды. Нет, нет у медиков самого главного человеческого качества – жалости ни к себе, ни к больным, ни к природе. А тут ещё в холльчике с грохотом рассыпались «Брызги шампанского», и вся подшофейная братия повалила размять затёкшие конечности, напрочь запамятовав о богине-королеве-фее и о её древесном скипетре.

          Остался только один. По комплекции – санитар из психушки, по морде – свой парень, почти такой же симпатичный, как я. Только у меня элегантные вихры, а у него на башке бобрик, и одет по-стильному: моднячий костюмчик из мягкой тёмно-серой шерсти с искоркой – и даже не помятый, а под клифтом – лёгкий белый свитерок без ошейника. И никаких селёдок! На груди можно кузнечные поковки делать, а прямые широкие плечуги так и просят по мешку с мукой. В общем, встретишь в темноте – обходи по дуге мимо. Живые внимательные глаза затаённого прозрачно-серого цвета – видать, выбирал в колер костюмчику – уставились на меня, прищурясь в приветливой улыбке.

          - Не находишь, что мы с тобой здесь как гадкие утята среди лебедей?

          Выходит, он тоже не из медкодлы.

          - Среди грифов, - уточнил я.

          Селезень рассмеялся, одобрив поправку.

          - И она?

          Вопрос, как удар под дых. И уточнять не надо, о ком речь. Опускать фею до голошеей грифини не хотелось, к тому же нас связывала любовь. Однако, правда для меня дороже всех любвей вместе взятых, да и своя как-то подразвеялась в здешней нездоровой атмосфере.

          - У меня, - отвечаю дипломатично – этого у меня хоть отбавляй, всегда вывернусь как на сессии, - нерушимое правило: о женщинах не говорить плохо или не говорить никак. – Помолчал, чтобы он усёк настоящее мужское правило, и добавил, нисколечки не сомневаясь в том, что говорю, и не бахвалясь, а только чтобы знал, с каким благородным человеком имеет дело:

          - Не могу ничего сказать плохого ещё и потому, что женюсь на ней.

          Вижу, мужик от зависти остекленел по-нездорову – тронь и рассыплется, впору Верку звать. Наверное, не терпится поделиться со всеми, как Ангелине подфартило, покраснел от внутренней натуги, не знает, что и сказать, как поздравить. Пришлось успокаивать:

          - Она, правда, ещё не в курсе, но уверен, согласится, не задремлет,  иначе зачем только что целовала, – я непроизвольно потёр щеку, – и называла Васенькой?

          Бобрик начал приходить в себя, осмысливать ситуацию.

          - Может, за цветы?

          Я, опытный ловелас и знаток женских душ, презрительно фыркнул от такого примитива.

          - Ага… конечно… за цветы… Как бы не так! Они радуются цветам, а в уме точный прицел на замужество. Знаю я ихнего брата как облупленных: отсталый по всем статьям элемент. В то время как мужики, напрягаясь изо всех сил, кончиком носка уже переступили в коммунизм, привыкнув делать или не делать всё сообща и соображать на троих, а не только на себя, бабы всё ещё плетутся сзади, сдерживая наше движение, заботясь не об общественном благе, а о своём личном – о доме, о семье, о себе самой. Нет, нам надо отрываться и рвать в коммунизм без балласта. Я убеждён, что при коммунизме носителей частного зла – женщин, не будет.

          Совсем успокоившийся селезень чуть улыбнулся, молча согласившись с моими неопровержимыми выводами.

          - И она – о доме? – перебил хорошую общественную мыслю частным вопросом.

          Я глубоко и разочарованно вздохнул, вспомнив о наших с Ангелиной разных дорогах, промежду которыми уютного семейного очага не построишь, а строить его на обочине какой-либо из дорог ни я, ни она, обладающие лидерскими характерами, не захотим. Раз ничего путного не получалось, то приходилось уповать на время и на то, что всё само собой образуется.

          - Сомневаюсь, - признался честно, - потому и замуж… т.е., жениться не очень-то хочется. – Парень внятно хрюкнул, всё больше расплываясь в улыбке, хотя радоваться было нечему. – Но надо! Нельзя обманывать замечательную женщину, - тем более мне, истинному рыцарю правды, - поставившую меня на три ноги и утвердившуюся в ожиданиях. Моя жертва для неё будет лучшей платой.

          Бобрик, не утерпев, грубо заржал, а чему, и сам не знает. Надо бы приструнить невежду, но, на его счастье, в столовку влетела разгорячённая и раскрасневшаяся невеста и сразу доказала состоятельность моих слов.