Кто они такие

Что-то не поделили за бильярдным столом. Высокий брателла с мини-дредами вскочил на стол, схватил за голову одного типа и жахнул ее о бетонный дверной косяк. Чувак рухнул как подкошенный. Кто-то говорит, вах, чувака отпиздили. Он соскальзывает по двери, оставляя кровавый след. Кто-то подходит и бьет его ногой по лицу, стаскивает с него штаны и запихивает ему под свитер. Чувак на полу застывает, а потом начинает дрыгаться. Затем набегают дубаки, крича, ВСЕМ ПО КАМЕРАМ, звучит сирена, хлопают двери камер, и прогулка заканчивается.

Вернувшись в камеру, я думаю об универе. Сегодня конец первого семестра, и я бы должен был сдавать свои основные работы, а преподы даже не знают, где я. Я думаю о том, как по-мудацки загремел сюда. Таким, как я, кто быстро поднялся с нуля, всегда грозят последствия. А мне бы так хотелось писать сейчас итоговые эссе, и я понимаю, что это умаляет мои шансы на отличную дипломную оценку. Подстава. Но еще больше хочется вернуться на дорогу. Серьезно, у меня нет пока намерения с чем-то завязать. Легче умереть, чем жить, сожалея о чем-то. Иногда я думаю, что жить с чувством сожаления – это больнее, чем получить нож в ребро или пулю.

Ночь прижимается холодным лбом к моему окну. Я получил письмо от Йинки. Его уже вскрывали и поставили печать ЕВ Исправительная колония для несовершеннолетних, Следственный изолятор, Получено 5 дек. 2006. Только это не письмо, а просто фото нас вдвоем из кабинки. Я невольно улыбаюсь, а затем накатывают чувства, и я откладываю фото.

На следующий день к моей двери подходит дубак и говорит, чтобы я приготовился к свиданию. Это мама и Капо. В комнате для свиданий я не знаю, что сказать, и прошу маму связаться с моим куратором в универе и сказать ей, что случилось. Она оглядывает помещение и говорит, здесь вовсе не плохо, а я говорю, ну, тебе не видно того угла в душевой, где меня могут зарезать, а Капо говорит, спокуха, Снупз, спокуха. Я дико рад видеть его, и от этого еще больше хочу на волю. Вокруг родственники обнимают сыновей, разговаривают полушепотом. Девушки наклоняются над столами и целуют парней. Крепко держатся за руки. Кто-то даже приводит детей.

Когда мама и Капо уходят, вбегают три дубака и хватают одного брателлу и его цыпу, и на пол падает продолговатый предмет, завернутый в целлофан. Наверно, она принесла его в манде и попыталась передать, но спалилась. Ее укладывают на пол, а она орет, как резаная. Чуваку они заламывают руки и уводят. Ебануться. Это место видело все. Любовь, насилие, жертвенность, томление, тоску. Все и ничего. Через несколько дней я отсюда, по-любому, свалю.

Когда меня снова ведут в Уиллесденский мировой суд на слушание, я в каком-то оцепенении, отчуждающем внешний мир, который вроде бы стал ближе. Меня направляют на собеседование по условному освобождению. У инспектора по надзору нет одной руки, и рукав пиджака подколот. Глаза, словно ржавые крюки, и зубы, желтые от чая. Я говорю, что пишу диплом по английскому в университете королевы Мэри, а он мне, и что? У меня два диплома. Возникает мысль дать ему в табло и разнести комнату, но мне надо домой. Суд назначает мне новые условия освобождения, на этот раз без шайбы на ноге. Мне нужно каждую неделю показываться в отделении полиции Паддингтон-грин и выполнить 250 часов общественных работ. Геморрой. По-любому, я свободен. День кажется чужим. Я масло на воде. Нет, я закоченел, и мне нужно оттаять для нормальной жизни.

Иду в родительский дом. Принимаю душ, переодеваюсь. Мать говорит, Габриэл, тебя отчислили из универа, потому что ты не сдал итоговые эссе, а они не знали, где ты.

О черт, я так и знал.

Но я поговорила с твоим куратором, и они сделали для тебя особое исключение, так что ты можешь вернуться на второй курс без доплаты.

Это грандиозно, мама.

Хочешь чего-нибудь поесть?

Не, я пойду по своим делам.

Она смотрит на меня, отводит взгляд. Отец на работе. Она может сказать ему, что я вернулся. Пора повидать ЮК. Обзваниваю ребят. Мэйзи, Готти (Когда тебя выпустили? Давай, выцепи меня в ЮК, братан, как только сможешь), дядю Т, Капо, Пучка. Когда я ухожу, мама говорит, если не можешь быть хорошим, будь хотя бы осторожным. Да, мама. И я иду к дяде Т.

Проходя по балкону четвертого этажа Блейк-корта, я вижу, что отдельные лампы не работают, и те места затенены. Тени. Я вспоминаю резкий свет в отделении полиции. Я вижу тени, и мне нравится проходить через них.

И вот я у дяди Т, и мне уже получше. С возвращением, сынок, я начал готовку, как только услышал, что тебя выпустили. Курево есть у тебя, сынок? Здоров, корешок, говорит его друган, Искра, и мы стучимся кулаками. Из нижней комнаты с музыкальным центром доносятся басы. Квартира живет своей жизнью. Я оттаиваю. Тарелка козленка карри с рисом и бобами, и капустный салат, и жареные бананы. Я подчищаю тарелку, а затем покупаю немного дури.