Я не слышал ничего от Рекса несколько недель, а потом мне звонит его друган, Гэвин, и говорит, его порезали какие-то брателлы, на подходе к Уиллесдену. Как только мы увиделись, где-то через месяц, он показывает мне свежие шрамы, три толстых шрама на спине и животе. Его проткнули здоровым ножом, и я касаюсь одного шрама и говорю, братан, что случилось? Он говорит, я подходил к кварталу, Снупз, и тут позади притормаживает этот конь, и выскакивают трое брателл с синими банданами на лицах, и один из них говорит, что, бандосом себя считаешь, а? И вынимает здоровый нож. Я ж Рекс, я не побегу от этих мудаков, так что бью его в табло, и не успел моргнуть, как они набросились на меня, стараясь почикать. Поверь, я успел вытащить перо и пырнул одного, но в этот момент первый брателла всадил мне нож в спину, и тогда другой вытаскивает здоровенный тесак и пыряет меня в живот, а первый снова всаживает в спину, затем они прыгают обратно, в коня, и смываются. Это была жесть, братан. У меня перед глазами все красным заволокло, знаешь, как в «Золотом глазе» на Нинтендо-64, когда тебя подстрелят, и экран краснеет; я словно смотрел на мир через красные очки или типа того, вся дорога была красной и небо, и деревья, и дома, все красное, и тогда я свалился. Следующее, что я помню, я на каталке в «Скорой», и Гэвин плачет и говорит, чтобы я не умирал, но, братан, все, о чем я мог думать, это как скукожился мой хер – без шуток, Снупз, богом клянусь, с меня срезали брюки и трусы, и все мои шмотки пропитались кровью, и, когда я посмотрел на промежность, я вообще хера не увидел, словно он внутрь втянулся, к чертям. Там был мой дядя Пол, и я такой, дядя, что с моими причиндалами, они когда-нибудь снова отрастут? И тогда медбрат сказал, это просто потому, что вся кровь в теле отлила от всех частей, где она не нужна, чтобы я мог выжить. После этого я лег на койку и отрубился.
Я решаю познакомить его с Готти. Давно уже пора познакомить двух моих братанов, ага. Мне звонит Рекс и сразу ржет и рассказывает, как Гэвин пошел толкануть немного травы этим цыпам в Уиллесдене, а когда пришел туда, они такие, а ты знаешь Снупза? И говорят, что я такой бандос и отжимаю реальные бабки и все дела, и Рекс хохочет и говорит, братан, я знаю, что ты в деле, но приколись, чтобы какая-то домашняя цыпа говорила, ты знаешь Снупза? Я ему рассказываю о движах, которые делал с Готти, обирая богатых чуваков в Централе, и говорю, тебе надо с ним познакомиться, и Рекс говорит, давай, братан, подходи, как буш готов, я сегодня весь день на хате.
Короче, мы с Готти сидим в спальне Рекса. Это единственная приличная комната, и то лишь потому, что за ней следит подружка Рекса, Элисия. Мы курим косяки, и Рекс с Готти болтают про одного старого бандоса, которого оба знают, как бы прощупывая друг друга на знание воровской темы. Я сижу на краю кровати и курю косяк за косяком, так что уже сам не понимаю, кайфую я или что. Потом заходит речь об одном авторитете по имени Маг, и Готти говорит, да, я знаю Мага, и я начинаю думать, как эти имена внушают силу, получают даже большее влияние в сознании людей, чем те, к кому они относятся. Ошизеть можно, насколько мне знаком этот воровской мир, сколько жести я успел натворить и какую репутацию заработать, и в то же время мне знаком мир универа, где я пишу эссе о «Рождении трагедии» на три тысячи слов, а еще мне известен мир, в котором надо рано вставать, ходить на работу, ездить в отпуск, покупать одно, покупать другое, ставить галочку здесь, ставить галочку там, галочку, галочку, галочку. Но люди из мира универа, как и из мира галочек, не знают того мира, в котором я сейчас. Того мира, где трое людей в одной комнате ведут самый обычный разговор о брателле по имени Маг, который стреляет в людей, и ему это сходит с рук, и такой разговор продолжается, пока солнце не садится в сиреневую даль за окном, и наползает ночь.