Кто они такие

Вся братва уважает Рекса. Его знают, боятся и любят. Но когда он на нуле, никому, типа, нет дела, кроме его верных цыпочек, которые то любят его, то ненавидят, когда узнают друг о друге. Но они никогда подолгу не злятся на него. Ты знаешь, Рекс на латыни значит король, сказал я ему как-то раз, когда мы курили косяки и слушали ремиксы Шика Лауча и Стайлс-Пи у него в комнате, и он сказал, ну да, так и есть, братан, только я не просто Рекс, а Ти-Рекс. Король динозавров. Рекс стал кошмарить людей гораздо раньше меня. Как в тот раз, когда ему было шестнадцать, и какие-то деды смотрели на него через улицу, и он сказал, чего смотришь, старик? Один из них сказал, чего, ты себя бандосом считаешь, а? Рекс перешел дорогу, без базара всадил перо в грудь брателле и пошел дальше, пока друзья брателлы перевязывали ему рану своими шмотками и кто-то звал на крик «Скорую».

Мать с ним говенно обращалась. Он говорил мне, что она наверняка ненавидела его за что-то, потому что перед тем, как вышвырнуть из дома в Харлсдене, она сказала, ты знаешь, что тебя бы не было, если б твой отец меня не изнасиловал, и Рекс пробил стеклянную панель в двери гостиной, и стекло раскроило ему запястье. Напоминанием об этом ему всегда служил шов, наложенный врачами.

Одно его имя внушает силу в квартале Уиллесденского автобусного парка, но его реальный район – это Кенсал-грин. Оттуда вышло немало толкачей и едоков. Это довольно дико, птушта, как я уже говорил, Кенсал-грин в контрах с Южным Килберном, и ты никогда не увидишь кого-то из КГ, кто бы шел через ЮК, и наоборот. Но я, по большому счету, не отношусь к братве ЮК, я там просто свой чувак с кучей друганов и не пытаюсь делать вид, что представляю ЮК или что у меня есть место в его истории, ага. А Рекс – это такой волк-одиночка со всеми вытекающими, он бывает, где хочет, и никто ему не указ, ты меня понял.

У нас с ним такая связь, крепче крепкого. Не знаю, в чем тут дело, но мы можем не общаться месяцами, а потом один звонок, йо, ты где, братан? Больше ни слова, я уже иду. Его лицо напоминает мне эту здоровую гранитную голову Озириса, египетского бога мертвых, которую я как-то видел в Британском музее.

Один раз я иду к нему на новую хату, в Кенсал-райз, а он шинкует труд в спальне. Лезвие – чик-трак, чик-трак – застревает в столе. Я нарываю пленку квадратиками и раскладываю на столе, чтобы он завернул в них дозы. Когда все расфасовано и готово, он берет отвертку, откручивает выключатель на стене и пихает туда все пакетики с дурью, потом прикручивает обратно и садится со мной на диван, ждать звонка от клиента. Говорит, что, возможно, его ждет стрелка с братвой. Он всегда толкал дурь в одном квартале, в Уиллесдене, а потом раз, и засек там других брателл из Харлсдена, явно пытавшихся что-то сбыть. Рексу похую, кто они или сколько их там, готовых забить ему стрелку, он из дома без пера не выходит, за ним не заржавеет замочить кого-нибудь. Мне похую, брат, даже если убьют меня, говорит он, поднимая на меня свой лик фараона, глаза словно «Хеннеси» через донышко бутылки ночью. Я по-любому не умру, мои предки – боги. Если меня убьют, я просто перейду в другое измерение и стану бессмертным.