Кто они такие

Кто-то в классе кивает. Кто-то смотрит в книгу и хмурится. Другие уставились на меня. Кто-то шумно дышит. Я продолжаю. Люди могли бы как следует мстить за такие вещи, а не так, чтобы эти насильники просто получали какие-то пять лет в тюрьме, где их же еще защищают, а потом могли вернуться в общество и жить нормальной жизнью, тогда как изнасилованный ребенок останется покореженным на всю жизнь, вы же понимаете. И это полная хрень, птушта в этом обществе люди, продающие наркотики – тем, кто уже их хочет, – получают намного большие сроки. Сразу видно, что на самом деле заботит законодателей, скажите? Некоторые в классе говорят, так и есть, так и есть, а профессор говорит, о’кей, давайте все успокоимся.

После семинара я пересекаюсь с Готти на станции метро «Майл-энд», и он говорит, Снупз, идем, нагрянем в Уиллесден, я так думаю, мы можем устроить движ или типа того. Я говорю, я в деле, по-любому. На платформе он придвигается ко мне и говорит, знаешь, братан, у меня при себе ствол. Я такой, богом клянешься? Богом клянусь, говорит. На мне двое трусов и двое треников. Я ему, я хотел сказать, брат, никто нипочем не сможет сказать, что ты что-то держишь, а он говорит, я единственно, что не могу, – нормально садиться, птушта будет выглядеть, как будто у меня стояк, и он начинает смеяться. Ты чудила, говорю я, тебе не жарко? Маленько, говорит он, когда поезд трогается. Вах, Готти, в натуре, без башни. Только я подумаю, что уже видел все, он мне показывает новый уровень похуизма. Чувак в метро вооружен, к чертям. Ну, поехали. На «Бонд-стрит» мы переходим на ветку Джубили и едем до «Уиллесден-грин».

Мы идем к этому кварталу в Уиллесдене, чуть в стороне от большака, и зависаем за домами, к нам подходит один чувак и говорит, здорово, и Готти нас знакомит. Красный кирпич и узкие окна, газоны перед домом усыпаны мусором, а солнце в небе тяжелое и горелое. Пара мокрощелок с прилизанными гелем волосами – детский пушок по краям лба, словно нимбы, – зырят на нас с лестницы, ведущей к заднему входу в дом. Одна из них замечает меня и жует золотую цепочку. Я смотрю на них: дутые курточки, из-под узких закатанных джинсов выглядывают пепельные лодыжки, и девчонка с цепочкой во рту говорит, эй, смотри, тот парень такой клевый, и я ей улыбаюсь и снова поворачиваюсь к Готти. К нам подходит один брателла, сверкающий грилзами из желтого золота на двух челюстях, говорит Готти, как сам, а Готти говорит, это Снупз, он автор, и брателла стучит мне в кулак, говорит, вах, так ты тот самый Снупз, братан? И кивает с таким видом, словно что-то у него в уме сложилось, затем говорит, так какая твоя тема, чувак?

Готти назвал меня автором. Типа, я авторитет. Чувакбандос чувакзлодей чувакавторитет. Но он гораздо больший автор, чем я. Готти на районе с 9 мм в трениках, с полной обоймой. Вот это автор. Как по мне, так я для него автор просто потому, что мы с ним так давно идем бок о бок по одной дороге. Во тьму. Кто реальный авторитет, так это такой чувак, как Багз Банни. Валить чуваков без малейшего сожаления. Жить с демонами, пока сам не станешь демоном. Ни тени страха у тебя в глазах, только в глазах тех, кто смотрит на тебя. Быть автором значит иметь бешеное сердце, делать бешеные вещи, никогда не отступать – это как вообще не иметь сердца. Быть таким порочным, что злодейства у тебя выходят так, словно у тебя нет сердца, и ты ничего не чувствуешь. Но я себя автором не считаю. Я не знаю, кто я. Но врать не стану, мне дико польстило, когда Готти сказал это. Словно бы наделил меня некой силой.

Потом мы идем по дороге, и Готти говорит, что не может идти быстро, птушта тогда девятка будет выпирать из треников, а чуваку нельзя спалиться на дороге со стволом. Мы на СЗ10, и феды под прикрытием здесь смотрят в оба, так что нужно ходить ровно. Все равно я не против идти помедленней, птушта я в новеньких «Джордансах» и не хочу наделать складок.

Мы берем курицу с картошкой у Сэма, а затем идем повидать братву, знакомых Готти, недалече от Уиллесденского большака. Снаружи двор смахивает на притон, но это просто обычный краснокирпичный дом, которых немало в Бренте, потрепанный и запущенный. Мы садимся на стену и курим косяки. Когда Готти хочет косяк, он говорит одному брателле, с кем мы зависаем, эй, дай-ка забить косяк, и когда брателла протягивает ему пакет с дурью, Готти берет две самые большие шишки, оставляя одну завалящую шишечку. Но брателла не возникает. Я вижу поражение в его глазах. Затем Готти говорит, мы ищем, где бы разжиться двушкой с четвертью или даже четвертушкой с половиной, если панки живы – знаешь, у кого тут самый крупняк? А я на это думаю, у нас же с собой лавэ нанэ, чтобы так спрашивать про крупняк, но полагаюсь на Готти, он, наверно, знает, что мутит. Брателла, услышав такое, загорается и говорит, да, я, это, наберу паре чуваков, я кое-кого знаю.