Кто они такие

Да, тот самый. Короче, Малой попытался, типа, прорваться сквозь них к двери, но их там было, похоже, дохуя, и один брателла пырнул его в живот.

Вах, глубоко?

Не знаю. Он сказал, что почуял, как вошло перо, а когда приложил руку к животу, один хрен отжал у него «Ролли», говорит Готти.

Не тот, который с рубинчиками? – говорю я.

Да, брат, тот самый, говорит Готти.

Люблю эти часы, говорю я.

Ага, часы были зачетные. Затем другой хрен вырывает у него гвоздик из второго уха и рвет нахуй мочку. А потом, птушта из живота кровища, братва застремалась, что он откинется, и свалила оттуда, но он не откинулся. Его увидела какая-то тетка и вызвала «Скорую», птушта он уже не мог стоять.

Но он ничо? – говорю я.

Ага, брат, тока злой, как черт, говорит Готти.

Жесть ваще, говорю я.

Но ваще он подставлялся, говорит Готти. Толкать что-то в Харлсдене, когда там дохуя таких толкачей, к тому же типы с Чарч-роуд давно в контрах с ЮК, он должен был это учитывать, особенно после того, как Брандзино повязали в парикмахерской. По-любому, он же ствол с собой не носит, ничего такого, так что какой у него выбор, так?

Я прихожу из универа, а Готти нет.

Он оставил свои кроссовки «Бэйп», блестящие синие, почти новые, коричневую кожаную куртку и джинсы D&G. Наверно, ушел на движ. Я ему набираю, но он не отвечает. Я сажусь забить косяк, беру пакетик с дурью – и шозахуйня – там осталось, типа, три зеда, не больше. Готти не мог все скурить. Я вынимаю шишку и начинаю забивать косяк.

Перед сном я снова ему набираю, но он опять не отвечает.

Я прихожу из универа, а Готти нет.

Его «Бэйпы» с кожаной курткой и D&G все там же, а значит, его нет уже второй день. Я пытаюсь дозвониться ему, но он не отвечает. Что, если его замели? Но, если бы его мобилу забрали феды, они бы ее выключили. Либо он ее оставил где-то, либо он еще на дороге. Названивать ему, словно я, блядь, его цыпа или типа того – что этот брателла затеял? Попробовать загнать остатки дури – не вариант, мне ведь самому надо что-то курить, к тому же Капо собирается дать мне косарь за ту девятку, что мы ему с Готти скинули. Но мне нужны лавэ, а что осталось после всех движей – порядка трех косых, – все еще на хате у мамы Готти, в квартале Д. Я как бы не могу просто так заявиться туда без него в любое время. Я забиваю косяк и отъезжаю.

Я прихожу из универа, а Готти по-прежнему нет.

Говорю Капо с Бликсом, знаете, я с Готти не могу связаться, богом клянусь, пахан во что-то вляпался.

Бликс говорит, у меня было двести пятьдесят, под футболками лежали, в ящике комода, у меня в комнате – теперь их нет.

Капо говорит, ну да, это Готти, железно.

Я такой, да шозахуйня, зачем ему это?

Капо говорит, помнишь, ты мне хавку дал, я сегодня проверил, когда пришел с универа, – вся двушка с четвертью пропала. Я еще даже не разворачивал.

Ну да, он как нечего делать взял это, говорит Бликс. А кто еще? И он ставит чайник и говорит, ты как, чай буш?

Я набираю Готти одиннадцать раз, но он не отвечает.

Я прихожу из универа, набираю Готти, но он все так же не отвечает. Я не был какое-то время в ЮК, птушта был занят в универе, но послезавтра собираюсь.

Не могу найти свои часы из нержавейки «Аква-мастер», которые у меня уже года три, и вдруг понимаю, что нигде не вижу золотого кольца с печаткой. Это кольцо подарила мне Йинка на девятнадцатый день рождения. Не помню, когда я его надевал последний раз. Зуб даю, я оставлял его на раковине, и я спрашиваю Бликса с Капо, вы, ребят, не видели мои часы и кольцо?

Брат, это пахан, наверно, забрал, сразу говорит Капо.

Ну да, Готти как нечего делать взял это, Снупз, говорит Бликс и ставит чайник. Ты как, чай буш?

Я прихожу из универа, ставлю сумку и проверяю догадку, терзавшую меня весь день, – поднимаю секции дивана, где я сплю. Ствола нет. Поднимаю секции дивана, где спал Готти, и там пусто, не считая фунтовой монетки, крошек и пыли.

Меня мутит. Я набираю Мэйзи и спрашиваю, не видел ли он или слышал Готти, и Мэйзи говорит, неа, братец, какое там. А что такое?

Я рассказываю о последних днях, и Мэйзи с трудом мне верит.

Зачем бы ему так шифроваться, да еще брать чужие вещи, если вы там на востоке заботитесь о нем? – говорит он.

Я знаю, братан, о том и речь. И спрашиваю, какие планы на завтра?

Никаких, братан, говорит Мэйзи. Наверно, схожу как-нибудь попинаю мяч в Грандж-парке, подтягивайся, если будешь рядом.

Больше ни слова, брат, говорю я, увидимся завтра.

Руки у меня как плети. Слабые. Пустые. Я набираю Готти, но он тупо не отвечает.

Я курю один за другим шесть косяков, пока не чувствую, что небо где-то подо мной. Проснувшись, я вижу, что пепел прожег мне футболку и жжет кожу. Должно быть, я отрубился, пока курил, и уронил косяк на грудь.

Я в футбольной коробке на искусственном газоне, в Грандж-парке, рядом с Килбернским большаком, смотрю, как Мэйзи гоняет мяч с чуваками, и курю косяк с Акином и Биггзом. Я рассказываю им, как исчез Готти. Они слушают молча, не перебивая до конца, а затем Биггз говорит, Готти курил химию, серьезно.

Не, чувак, ни за что, говорю я.

Слушай, бля буду, пахан курил труд, говорит Биггз.