Кто они такие

Готти говорит, но в этом есть и обломная сторона, Снупз. Если получаешь духа-защитника, он с тобой пожизненно, ага. Он никогда не оставит тебя. Ты просыпаешься, а дух рядом, в твоей комнате. И не в том смысле, что ты будешь чувствовать его присутствие, ты проснешься и увидишь, как что-то стоит в ногах твоей кровати. Поверь мне, Снупз, я это знаю. Куда бы ты ни пошел, где бы ни лег спать, эта штука всегда будет рядом, она никогда не оставит тебя в покое. Я перевешиваюсь через балкон, птушта у меня свело живот. Наверно, из-за съеденных куриных крылышек.

Помню, когда я был слушатель, говорит Готти, и я такой, что за слушатель? И он говорит, это в тюряге, если хочешь привилегии и показать комиссии, что ты исправляешься и все такое, можно стать слушателем. Тоись соглашаешься слушать братву, если у кого проблемы, но говорить с дубаком не хотят. Заходишь в камеру к такому чуваку, который на измене, и слушаешь его проблемы и пытаешься вправить мозги, такого рода хрень. Последний раз я был слушатель, когда мотал пятерку, говорит Готти. Я заходил в камеры к отдельным пыжам, убийцам, и чуваки рассказывали, что не могут спать. Типа, всякий раз, как закроют глаза, они видят лицо того, кого грохнули. Или ложатся на койку, натягивают одеяло, а под одеялом с ними тот, кого они завалили. Но на самом деле, Снупз, это не жмурик с того света, это дух, которого они привязали к себе, он приклеился к ним и не хочет уходить. Я такой, хах, шозахуйня, это, в натуре, полная срань. И Готти такой, ну да, верь мне, это конкретная шиза, тебе о таком не расскажут, большинство о таком дерьме даже не знает, но это реально, богом клянусь.

Он сплевывает с балкона и говорит, по-любому, братан, я думаю, нам надо стать киллерами, ага. Готти смотрит на меня пустыми глазами, и небо теряет яркость, становится чернично-серым. Если чувак намерен это сделать, говорит он, чувак должен быть серьезно настроен, ты меня понял, птушта как тока мы решим пойти и завалить кого-то, назад пути не будет. Я такой, ага, я тебя услышал, но я еще подумаю. Вода целует меня в лоб. Начинается дождь, так что мы спускаемся и стучимся к Пучку. Он открывает дверь и впускает нас.

Позже я выкуриваю большой косяк амнезии и отъезжаю, думая о том, что такая жизнь будет всегда, что мы с Готти всегда будем мутить какие-то схемы на районе, рассчитывая разбогатеть, и может, когда-нибудь разбогатеем. Но сейчас такое ощущение, что это место будет таким всегда, такая жизнь будет всегда. Пучок и Мэйзи, и Комплекс, и ЮК, и дядя Т, и все остальное, словно огромный смерч, который ничем не унять.

Волки и волки

В этом смысл всякой культуры – вывести ручное и цивилизованное животное… из хищного зверя, человека.

Фридрих Ницше, «Генеалогия морали»

Видения утрат по утрам. Видения по ночам, когда я сплю один. Видения богов и падших ангелов, видения сражений на далеких звездах. Я просыпаюсь и натягиваю простыню на голову, словно я в саване – схоронюсь вот так и скроюсь от мира. Мне не хватает ощущения того, как щелка Йинки обжимает мне член. Она получила квартиру в Чизике, но я редко там остаюсь. Я сижу в ее крови, которая словно ртуть; вверх-вниз, горячо-холодно. Когда ты думаешь переехать, спрашивает она. Скоро, Чудо, скоро. Ты всегда так говоришь. На следующей неделе, обещаю. Но на следующей неделе я даже не ночую у нее. Я игнорю ее звонки. Девятнадцать неотвеченных звонков. На следующий день я отвечаю. Почему ты, блядь, всегда играешь с моим сердцем, Габриэл? Что значит, блядь, играю? Ты знаешь, через что я прошла, знаешь, как мне важно построить жизнь с тобой. Ну, это же не моя жизнь, говорю я, а твоя, и я тебе не цемент. Йинка начинает плакать, точнее, выть, как от нестерпимой боли. Словно она для себя решила, что я ее уничтожу. Она говорит, ты всегда так, блядь, со мной, заставляешь думать, что хочешь жить со мной, но нет, ты застрял на дороге с братвой, а я просто слушаю ее плач, потому что не знаю, что еще сказать. У меня больше нет слов, и вообще я ничего не чувствую, хотя хочу почувствовать. Сердце сбежало у меня из груди и сидит на плече, болтая ножками, и окружающий мир превращается в стон. Йинка говорит, я этого больше не вынесу, и раздаются гудки – бип-бип-бип, – она меня сбросила, а я иду по дороге, с пустотой внутри. Назад в Южный Килли. Любовная песня спета.

Не могу поверить, что она порвала со мной. На этот раз, похоже, всерьез. Смешно, как теперь я хочу ее больше, чем когда-либо раньше. Только проснусь и вижу, как она стоит раком, прогнув спину и отставив зад, и я… Словно память, как история, состоит из одних мучений и жертвоприношений.