Кто остался под холмом

Мусин не сразу понял, о каком покаянии идет речь, и вдруг сообразил: ведьма решила, будто он пришел извиняться за выдумку с Макеевой. Она ни на секунду не допустила, что перед ней враг, которого есть за что уважать; она пожалела для него пяти минут, пяти поганых минут!

– У меня для вас пренеприятнейшее известие! – провозгласил он, внутренне рассмеявшись тому, как вовремя выскочила из него эта фразочка. – Найден ваш внебрачный внук!

Он не удержался: шаркнул ножкой и отвесил шутовской поклон.

– Мальчик, ты идиёт? – удивленно спросила Шишигина.

Отчего-то этот «идиёт» взбесил его больше, чем все остальное.

– Правнук! – выкрикнул он. – На том берегу – а? Зачем вы его прячете? Там опасно, ножку поранил – и капут! Опасная вещь – заражение крови, нас на уроке учили.

Шишигина внимательно посмотрела на него.

Никита набрал воздуха.

– А давайте народу его покажем! Представляете, как все обрадуются? Фоткать вас начнут, выложат на сайте города! Хотите, Вера Павловна, я вам устрою?

– Ну да, ну да, – отозвалась старуха. – Он ведь любит нездоровые сенсации…

– Кто? – не понял Никита и тут же дернулся, словно обжег язык.

Что-то шло не так.

– Можем договориться, – с нажимом сказал он. – Бартер!

Старуха страдальчески закатила глаза под лоб.

– А если я всем расскажу? – наседал Никита, но сам слышал в своем голосе неуверенность шантажиста, от которого удрал похищенный ребенок.

Шишигина окончательно потеряла к нему интерес. Сколько Мусин ни вглядывался, он не мог найти в ее лице ничего, кроме скуки.

– Пшел вон, болван! – Она не удосужилась махнуть рукой. Даже полноценной гримасы не досталось Никите, лишь брезгливо искривленные губы.

Несколько секунд он стоял неподвижно, не веря, что все так бесславно кончилось. Из кухни вышел кот, сжимая в зубах шмат вареной курятины. Мусин посмотрел на него, попятился и кинулся прочь.

2

Автобус, прибывший в Беловодье утренним рейсом, высадил на станции дюжину пассажиров, среди которых была женщина лет сорока пяти. Она огляделась и удовлетворенно кивнула: вокруг мало что изменилось за годы ее отсутствия.

Пожилой шофер, курящий неподалеку, исподтишка наблюдал за пассажиркой. В пути она постоянно подкрашивала губы. В зеркале заднего вида мужчина ловил движение: рука поднимается вверх, пальцы, сложенные в щепоть, описывают круг. Тюбик помады не был виден, и оттого казалось, будто женщина кончиками пальцев стирает до крови верхний слой лица.

Стыдно признаться, но его тревожил этот жест, должно быть, из-за навязчивого повторения. Под конец пути он поймал себя на том, что ждет, когда рука снова потянется к лицу. Из-за этого отвлекся от дороги, попал колесом в яму. Кретин!

Женщина одернула короткую джинсовую юбку. Ноги у нее были некрасивые: бледные, с ветвящимися сосудами – не ноги, а две бутылки кефира в авоськах синего капрона.

Пусть катится уже, подумал он, чего торчать на пустой площади. Встречают ее, может? Она не выглядела как человек, который дожидается, что его заберут с вокзала. Строго говоря, она вообще не выглядела как человек, который чего-то дожидается. Просто стояла. Расслабленно.

Наконец женщина подхватила спортивную сумку. Водитель ощутил облегчение пополам с нелепой обидой, словно его лишили обещанного.

Пассажирка сделала шаг, обернулась и посмотрела ему в глаза. Тщательно облизала губы, стирая помаду.

Спустя полчаса она шла по улице. Если бы кто-то из старожилов узнал ее, история пошла бы по другому пути, но все в городе были увлечены новостями о чудо-мальчике, устами которого вещала покойница, и на приезжую не обратили внимания.

Женщина добралась до окраины, граничащей с лесом. Там она свернула в поросший бурьяном тупик и неторопливо двинулась вглубь, причмокивая облаивавшим ее собакам. Возле одного из неприметных домов остановилась. Взгляд оценивающе скользнул по густой траве перед калиткой, по пустым подоконникам без цветочных горшков.

Она огляделась, перелезла через забор. Соседи ушли на работу, и некому было услышать звон разбитого стекла.

В комнатах было промозгло. Временная хозяйка устроилась на кровати под грудой старушечьих кофт, закрыла глаза и приказала себе не прислушиваться к собачьему лаю.

Прежде чем приступать к задуманному, всегда следует отдохнуть.

3

Никита Мусин брел по городу. Прохожие оборачивались ему вслед. Некоторые говорили себе, что пареньку приходится нелегко: Макеева и при жизни была не самой сердечной женщиной. Другие списывали все на жару. Третьи просто сочувствовали: такое лицо могло быть у священника, решившего, что Бога нет.

В некотором смысле так оно и было. Никита Мусин утратил веру.

Он всегда знал, что в каждом человеке живет страх. Одни целиком состоят из жидкого ужаса, который удерживает лишь тонкая оболочка хорошего воспитания; у других страх пульсирует в глубине, но и до него легко добраться, если знать, где бурить.

Старуха была в его руках. Когда владеешь чьим-то страхом – считай, у тебя пульт управления. Никита собирался тыкать в кнопки, переключая бывшую директрису с одной программы на другую, чтобы она транслировала всему городу то, что он прикажет.

Раскаяние.

Смирение.