— Гм-м... звонят? — бормотала она впросоньях.— Сейчас, сейчас, вот только пирог в печку поставлю!..
И, сказав это, Марфа преспокойно повернулась лицом к стене, и издала такой свист своим толстым носом, что мирно прогуливавшиеся над ее головою тараканы испуганно метнулись во все стороны, а спавший на плите котенок поднял голову, вытянул шею и несколько раз наклонил вправо и влево свою усатую мордочку.
— Марфа,—отчаянно вскрикнула Мария Николаевна,— да проснись же, слышишь, проснись.
И она изо всей силы потащила старуху за руку. От этого движения скамейки, на которых утверждалась доска, служившая Марфе кроватью, разъехались, доска сползла, качнулась и с грохотом полетела на пол. На минуту в воздухе мелькнули ноги Марфы... Раздался ее испуганный крик...
— Караул, батюшки, воры, режут!..
Котенок, с миной любопытного зрителя, пристально следивший дотоле за процессом расталкивания Марфы, поднял хвост, фыркнул и стремглав ринулся с плиты под шкап и, выставив оттуда нос, испуганно глядел, как растрепавшаяся, все еще не прочухавшаяся со сна Марфа барахтается под свалившимися на нее подушками, доской, матрасом и одеялом.
— Господи помилуй, угодник божий, помилуй! — скороговоркой бормотала Марфа, выкарабкиваясь из-под развалин своей постели.— С нами крестная сила, господи, боже мой, матерь божия!..
Она неистово терла кулаком глаза и переносицу и дергала головой, как испуганная лошадь.
Из комнаты послышался протяжный стон... Мария Николаевна плюнула в лицо Марфе и побежала в спальню.
По дороге к Волкову кладбищу6
медленно подвигалась похоронная процессия. Словно две салопницы-богаделенки, еле-еле переставляя заплетающиеся ноги, с трудом плелась полумертвая от дряхлости пара изнуренных кляч в потертых, побуревших попонах, волоча по непролазной лиговской грязи7 простые дроги8 с простым дубовым гробом. За гробом, придерживаясь одной рукою за дроги, шла Мария Николаевна. Лицо ее было смертельно бледно, но глаза, задумчиво устремленные на одну точку — гвоздь, торчащий в изголовьях гроба, были сухи. Рядом с нею, уцепясь за карман ее пальто, быстро семенила ножками вся заплаканная и как бы перепуганная Леля. Несколько поодаль, по тротуару, плелась небольшая кучка знакомых покойного. Двое-трое таких же, как и он, репортеров, один какой-тотщедушный, прыщеватый поэт, белобрысый малый, вечно пьяный и вечно растерзанный, толстый, но цивилизованный буфетчик одного из увеселительных заведений, счевший почему-то своим долгом и обязанностью прийти проводить «литератора», да кое-кто из соседей по квартирам. Все они шли, довольно весело, оживленно болтая между собою и, по-видимому, меньше всего думая о покойном. Сзади гроба, в широком купеческом шарабане, запряженном косматенькою буланою лошадкою, ехал только вчера рано утром вернувшийся из деревни Иван Трофимыч. Старик был чрезвычайно поражен смертью своего приятеля-литератора и теперь ехал за его гробом с выражением как бы некоторого сожаления на широком, лоснящемся лице. В руках у него был небольшой венок из живых цветов с надписью: «Другу от друга». Это был единственный венок, украсивший скромную могилу Ивана Семеновича Кроткова.
По окончании обряда погребения на свежей могиле усопшего угрюмый поэт с прыщеватым лицом попробовал было произнесть прочувствованную речь... Но, увы! после двух первых фраз, произнесенных раздирательно-трогательным голосом, он вдруг заикнулся и мгновенно потерял нить мыслей. Причина такой неудачи крылась, может быть, в слишком сильном чувстве любви к покойному, а может быть, и в частом забегании под гостеприимный кров встретившихся по пути на кладбище красных вывесок9
. Как бы то ни было, но речь вышла несколько неудобопонятною. Впрочем, это не помешало одному из сотоварищей неудавшегося оратора на другой же день напечатать в одной из мелких газет следующую трогательную заметку: «Вчера, при небольшом стечении публики, на Волковой кладбище происходили скромные похороны известного нашим читателям литератора и репортера Ивана Семеновича Кроткова. На могиле усопшего известный наш талантливый поэт Горемыкин произнес прочувствованную речь, причем в кратких словах, но сильных выражениях ясно высказал свое искреннее сочувствие усопшему и надежду, что память о нем не скоро изгладится в сердцах всех, его знавших. На могилу было возложено несколько венков, в том числе прекрасный большой венок от почтенного коммерсанта, друга покойного, И. Т. Федюкова!»