Кто служил в армии, в цирке не смеётся

Что мой Никифоров, что солдат Савельева оба лежали в кроватях, под одеялами, руки лежали поверх. Рядом на табурете сидел охранник и следил за ним.

— Ну… вот смотри, прапорщик, — санитар кивнул головой на обоих солдат, — вот так и должно всё время быть. Теперь ты отвечаешь за своего подчинённого и твои охранщики. Постоянно должен находиться в постели и руки всегда должны быть на виду.

— Почему? — Удивился я.

Санитар досадливо поморщился:

— Не перебивай, сейчас объясню. Солдат твой сидит лицом к охраняемому и постоянно за ним наблюдает. Если подследственному надо в туалет, то он его туда сопровождает и тоже следит. Кушает он тоже здесь и твой тоже. То есть, постоянный контроль. А то тут две недели назад один подследственный в туалете кусок стекла стащил, а потом под одеялом себе вены порезал. Охранщик думал, что тот заснул, а боец «кони бросил». Так что секите за ним в оба глаза. Ну…, пообщайся тут с ним, а потом я вас отведу к врачу и он тоже проинструктирует.

Санитар вышел из комнаты, а я попытался разговорить Никифорова, но тот упрямо молчал, отворачивая лицо к стене.

— Ну и козёл ты, Никифоров, — возмутился я, — за тебя куча офицеров пострадало, а ты тут из себя героя корчишь. Как будто это мы тебя выпнуть хотели за границу… Да и хер с тобой. Меня, своего командира взвода — не проведёшь. Я тебя как облупленного знаю.

Плюнул с досады, сам проинструктировал охраняющего и вышел в коридор поджидать Савельева. И тут ко мне, воровато оглядываясь, подошёл явно азербайджанец в больничном халате и стал скрытно совать мне в руки листок стандартной бумаги.

— Возьми…, возьми…, передай на волю…, — тихо бормотал он, а я с удивлением посмотрел на плохо выбритого кавказца. Сунув мне бумагу, он резко развернулся и быстро покинул коридор. Точно также я воровато огляделся и стал читать послание.

Рапорт.

…Я прапорщик …, официально заявляю, что я совершенно здоров, чувствую себя хорошо и готов и дальше служить в нашем славном авиационном полку. Всё что мне вменяют в вину и из-за чего держат — всё это клевета. Хоть мне и 25 лет, но я до сих пор мальчик и у меня никогда не было женщин. Прошу учесть это обстоятельство…

— Херня какая-то, — я в недоумении покрутил листок бумаги в руках и протянул его появившемуся санитару.

— Глянь-ка, что это такое?

— А…, он ко всем кто приходит из новеньких подкатывает. Сексуальный маньяк…, — хмыкнул здоровяк и достал сигарету.

— Слышь…, — нетерпеливо затеребил я санитара, — тебя как зовут? Меня Борис, а тебя?

— Иван, — и протянул мне широченную ладонь.

— Иван, расскажи… Книжки читал про маньяков, а в живую вижу впервые…

— Ха…, — коротко хакнул санитар и стал разминать пальцами сигарету, — ты тут, Борис, много чего за этот месяц увидишь. Но сразу хочу тебе сказать — Здесь настоящих психов мало. В основном, кто на почве пьянства хорошую белочку словил. А этот — псих.

Иван помолчал, томя меня, но потом видя в моих глазах жгучий интерес, сжалился:

— У нас их аж двое. Этот и ещё один. Но тот на онанизме спёкся. Можно сказать безобидный. Дрочится по углам, да на всех женщин врачей и медсестёр, которые приходят сюда. Сегодня у тебя часовая прогулка с 13 часов до 14. Вот приходи сюда к пол третьему, я тебе покажу одного. Любопытно будет…

А этот азер — прапорщик. Он у нас старшина палаты. Так то безобидный и вменяемый, но ещё долго ему лечиться…

— А всё-таки? — Настаивал я и санитар согласился. — Ты только не болтай… Как-никак врачебная тайна.

Санитар задумчиво почесал бровь и как бы нехотя начал говорить: