Читаем Кто соблазнит малых сих... полностью

"Дим-Димыч меня убивает",-- мелькнула мысль и, почему-то, следом пришла вторая: пятнадцать секунд, у меня есть пятнадцать секунд. Мне было страшно и страх отнял у меня первые две секунды. Неожиданность откусила ещё секунду-две. Потом я оставил позади страх и рефлекторные позывы погибающего тела. Я чувствовал, что Дим-Димыч всем своим весом повис на спинке кресла и что мне не хватит сил отжать удавку. Я дал себе ещё несколько секунд на то, чтобы осознать происходящее и, наконец, решение пришло ко мне.

Вместо того, чтобы тянуться вверх и сражаться с моим убийцей, я опустил руки вниз. Туда, где у дорогого компьютерного кресла должны находиться рычаги управления пневматикой.

Я нажал на всё, на что смог нажать. Под весом Дим-Димыча, сиденье качнулось назад, и он ударился об пол, ослабляя хватку. Я, упёршись ногой в столешницу, повалил кресло, окончательно освобождаясь.

Дим-Димыч лежал на полу, закрывая лицо от моего удара. Я ударил ниже и потом, когда он убрал руки от головы, обрушил на него настольную лампу. Он затих, всё ещё живой. Повинуясь первому порыву, я положил пальцы на его шею и сжал хватку. Пульсирующая жилка билась под моими руками.

Время остановилось.

Мне полагалось быть в ярости, я должен был ответить по закону талиона и я чувствовал, как капля по капле жизнь покидает Дим-Димыча. Прописанный сценарий разрешался здесь и сейчас, на давно не знавшем уборки ковровом покрытии. Возможно, эта пошлая банальность и вышибла из меня остатки смертоносной решимости.

Я отпрянул, в ужасе от того, что я только-что собирался сделать. На глаза мне попался моток изоленты.

Мой недавний товарищ всё продумал. Я должен был ввести пароль. Он должен был задушить меня сетевым шнуром. Моя импровизация нарушила мизансцену. Теперь он лежал, перемотанный по рукам и ногам, а я пытался понять, куда же его скрипт отправил сбережения Эквиски.

Скрипт раскрылся перед моими глазами. Понятный и непонятный одновременно. Я мог разобрать основные синтаксические конструкции, но суть оставалась для меня скрытой.

Где-то там, в другой реальности виртуальных серверов от острова к острову по трепетным мосткам распространялся смертельный яд. Код Дим-Димыча галиванизировал устаревшие версии Эксвиски, впрыскивал в них заразу и заставлял их искать следующую цель, и следующую, и следующую, добираясь до тех версий, которые ещё не утратили актуальности. И там, где это было возможно, он лишал их крови -- крохотных цепочек виртуальной валюты, в пользу одного единственного счёта.

Первым моим позывом было переписать этот счёт. А потом мне просто стало тошно. Просто и буквально -- меня вывернуло наизнанку, прямо на моего обездвиженного врага. Во мне осталось только холодное безразличие.

Эквиска умирала. В реальном времени. Я не видел этого -- не мог видеть, но ощущал всем своим нутром.

Я достал сигарету и, закурив, отвернулся к окну. Там, мерцая навигационными огнями, взбирался в небо пассажирский лайнер. Над красными отметинами высоток, над желтушным кострищем города, надо всеми нами, сплав металла и мяса всё никак не хотел признать, что он -- тяжелее воздуха и что ему на роду не написано бороздить небеса. Турбины его загребали воздух, и он полз всё выше и выше, свидетельствуя свой дерзкий побег разноцветьем светотехники.

Моя сигарета отвечала ему мерцающим красным.

Эквиска нисходила в забвение без какой-либо дополнительной атрибутики.

-- Ну что, давай, добей меня,-- прошипел за моей спиной пришедший в сознание Дим-Димыч.

Я промолчал. Там, за окном, пассажирский борт брал небеса штурмом и мне хотелось увидеть, чем закончится его дерзновение.

-- Чего молчишь? Давай! Я же сволочь! Я тварь,-- Дим-Димыч сорвался на рыдание,-- я ж тебя убить собирался... понимаешь? Убить!

Я затушил сигарету о подоконник. В двух ладонях от пепельницы. Я пересёк комнату, переступив через Дим-Димыча. Сел на разложенный диван.

-- Понимаю,-- ответил я, сглотнув колючий ком,--... понимаю. А ещё... ты ведь сам сказал, что не видел никого, кого бы зацепила Эквиска. А я видел. Я воевал с ними, боролся, говорил какие-то слова... и всё равно, Эквиска оказалась сильнее. Все эти генетические алгоритмы и люди, которых они приводили в движение. Я ведь не мог победить, правда, не мог?

Дим-Димыч рычал и катался по полу, силясь освободиться от пут.

-- Не мог...-- продолжил я,-- как это называется? Зафиксировать убытки? Пожалуй, это то, что я могу сейчас сделать. Ты скажи, за что ты сейчас переживаешь? Что я тебя прибью на радостях?

-- Мать твою... не томи. Хочешь добить -- добивай. Я ж тебя задушить хотел.

-- Ты хотел... я не хочу. И не могу. Ладно, чего тут врать? Наверное, хочу. Но всё равно не могу. Не умею на тебя злиться. Я честно хочу... но мне нечем.

-- Ладно тебе,-- он извивается, но поливинилхлорид сжимает свою хватку и силы вскоре покидают его,-- Я бы тебя задушил, ты же это знаешь.

-- Знаю...,-- я закуриваю вторую сигарету. Слишком рано, по моим меркам, но мне надо чем-то занять свои руки,-- знаю...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь за жильё. Книга вторая
Жизнь за жильё. Книга вторая

Холодное лето 1994 года. Засекреченный сотрудник уголовного розыска внедряется в бокситогорскую преступную группировку. Лейтенант милиции решает захватить с помощью бандитов новые торговые точки в Питере, а затем кинуть братву под жернова правосудия и вместе с друзьями занять освободившееся место под солнцем.Возникает конфликт интересов, в который втягивается тамбовская группировка. Вскоре в городе появляется мощное охранное предприятие, которое станет известным, как «ментовская крыша»…События и имена придуманы автором, некоторые вещи приукрашены, некоторые преувеличены. Бокситогорск — прекрасный тихий городок Ленинградской области.И многое хорошее из воспоминаний детства и юности «лихих 90-х» поможет нам сегодня найти опору в свалившейся вдруг социальной депрессии экономического кризиса эпохи коронавируса…

Роман Тагиров

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Жюстина
Жюстина

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.» Маркиз де Сад«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение». Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».Симона де Бовуар

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад , Лоренс Джордж Даррелл , Маркиз де Сад , Сад Маркиз де

Эротическая литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Прочие любовные романы / Романы / Эро литература