Кто стоял за декабристами

Когда Николай проезжал через Варшаву, Константин отдавал ему почести, не соответствующие его положению. Как особе более высокой, чем сам Константин. Но отговаривался шуткой: «Это все оттого, что ты царь Мирликийский» [54]. Это было детское прозвище Николая. Он же был крещен в честь святителя Николая Мирликийского, а однажды напророчил себе. Спросил отца, почему его называют Павлом Первым. Тот ответил: «Потому что не было другого государя, который носил бы это имя до меня». «Тогда меня будут называть Николаем Первым», – сделал свой вывод малыш [55]. Конечно, над ним посмеялись. Шансов взойти на трон у него практически не было. Впереди – два старших брата, у них должны были родиться собственные сыновья. Вот и появилась семейная шутка, «царь Мирликийский».

А Константин лишь в январе 1822 года приехал в столицу и после беседы с матерью окончательно подтвердил свое решение. Составил официальное письмо об отречении от права на престол, передавая его «тому, кому оно принадлежит после меня». Но царь опять не спешил. Только 2 февраля он подписал ответ, что удовлетворяет прошение Константина. И… дело зависло еще на полтора года.

Летом 1823 года в Санкт-Петербурге на заседаниях Синода присутствовал архиепископ Филарет Московский (Дроздов). Он обратился к царю за разрешением вернуться в свою епархию, но Голицын, в то время еще министр духовных дел, передал ему волю Александра: до отъезда исполнить секретное поручение. Написать проект Манифеста о назначении наследником престола великого князя Николая Павловича. Предупредил, что этот документ будет в глубокой тайне храниться в Москве в Успенском соборе. Святитель Филарет был в недоумении и указал на явную несуразность – смена власти происходит в Петербурге, а тайный акт будет лежать в Москве. Как он сможет повлиять на события?

Царь согласился со справедливым замечанием. Разрешил сделать копии, чтобы хранились в Государственном совете, Сенате и Синоде. Составив проект Манифеста, Филарет несколько раз правил его по указаниям Александра. Наконец, оставил окончательный вариант и уехал. А 25 августа царь сам прибыл в Москву. Через два дня архиепископ получил документ в запечатанном конверте с собственноручной надписью Александра: «Хранить в Успенском соборе, с государственными актами, до востребования моего». Но в случае кончины императора конверт требовалось открыть «прежде всякого другого действия». Аракчеев навестил Филарета и еще раз предупредил, что «государю не угодна ни малейшая огласка». Копии Манифеста переписывал Голицын. За царской печатью и с такими же надписями они были доставлены в Государственный совет, Сенат и Синод в сентябре-октябре 1823 года.

Мы снова видим явные признаки колебаний и нерешительности Александра. Он даже не исключал, что отменит или изменит Манифест – приказывая хранить «до востребования». Взвешивал, соизмерял. Все это становится понятным, потому что он знал отношение к царской короне самого брата Николая, нового наследника. Очень опасался, что он тоже откажется. Поэтому с ним Манифест не согласовывали, в тайну документа не посвящали. Ну а к этому добавлялись мучительные размышления Александра I над шагом совсем уж неординарным. Собственным отречением. Но последующие события воспринимались царем как новые толчки.

7 ноября 1824 года в Петербурге случилось наводнение, сильнейшее за всю историю города. Вода поднялась на 4 метра, затопила почти всю столицу, разрушила 462 дома, повредила около 4 тысяч строений. Погибших насчитывали от 200 до 600 человек, но многие пропали без вести – тела унесло в Финский залив. А на следующий день грянул сильный мороз, затопленные нижние этажи зданий замерзли, остались необитаемыми на всю зиму. В природной катастрофе Александр I видел подтверждение, что Господь не благословляет его царствование, продолжает наказывать страну за его восшествие на окровавленный престол отца.

Острой и болезненной проблемой оставалась война на Кавказе. Она тянулась уже давно, с XVIII века. Нападения горцев на казачьи станицы, на посты царских войск, похищения людей в неволю. Ответные поиски казаков и военные экспедиции. После присоединения Грузии и Азербайджана эта борьба обострилась. Еще в 1802 году Александр отмечал: «К большому моему неудовольствию вижу я, что весьма усиливаются на линии хищничества горских народов и противу прежних времен несравненно их более случается». А генерал Кнорринг докладывал государю: «Со времени служения моего инспектором Кавказской линии всего наиболее озабочен я был хищными граблениями, злодейскими разбоями и похищениями людей…»