Кто стоял за декабристами

Николай вызвал к себе самого Ростовцева. Тот действовал сугубо из благородных побуждений, дворянской чести – так, как понимал ее. Ни в коем случае не желал быть доносчиком и не назвал ни одной фамилии. Но подтвердил: готовится мятеж. Умолял ради блага России, чтобы Николай ехал в Варшаву и упросил брата принять престол. Или пускай Константин приедет в Петербург и принародно, на площади, признает Николая государем. Великий князь объяснил: то и другое невозможно. «Брат мой отрекается, я единственный законный наследник. Россия без царя не может быть… Нет, мой друг, ежели нужно умереть, умрем вместе». Он обнял Ростовцева, оба прослезились, и Николай заверил: «Наградой тебе – моя дружба».

После этой встречи, уже ночью, Николай Павлович написал и отправил письма. Одно из них фельдъегерь помчал в Таганрог к начальнику Главного штаба Дибичу: «…Послезавтра поутру я – или государь, или без дыхания… Но что будет в России? Что будет в армии?…» [64]. Близкое по содержанию письмо этот же фельдъегерь вез князю Волконскому: «Воля Божия и приговор братний надо мною свершаются. 14-го числа я буду или государь – или мертв» [65]. Теперь он был предупрежден. Знал об опасности. Не знал только об одном. Что заговорщики тоже были предупреждены!

Милорадович наобещал, что займется злоумышленниками в столице. У него в донесениях и даже в записной книжке уже имелся ряд фамилий, в том числе и Рылеева, «двигателя» предстоящего мятежа. Арестовать их – и все… Но для этого генерал-губернатор пальцем о палец не ударил. Снова перепоручил дело своему начальнику канцелярии Федору Глинке. А тот нанес визит в Российско-американскую компанию, к Рылееву. Тайное общество получило исчерпывающую информацию, что его раскрыли. И о подтверждении отречения Константина. О причинах такого поведения Милорадовича исследователи гадают до сих пор. Крайнее легкомыслие военачальника, избалованного общей популярностью? Надежда «по-тихому», без репрессий, предотвратить бунт? Или сказывались его личные симпатии к Константину, к либеральным идеям – до тех пор, пока Милорадович не увидел сам мятеж и не сделал иной выбор?

А благородный поручик Ростовцев совершил еще один шаг – который, по его понятиям, следовал из принципов дворянской чести. 13 декабря он составил копию своего письма к Николаю Павловичу и записал вчерашнюю беседу с ним. Пошел к своему сослуживцу, у которого накануне застал подозрительное сборище офицеров. На этот раз у него опять были несколько человек, в том числе Рылеев. Ростовцев вручил оба документа сослуживцу в их присутствии. По-своему, руководствовался лучшими побуждениями. Снимал с себя возможные обвинения в доносительстве, а заговорщиков предупреждал – об их деятельности Николай знает. Лелеял надежду, что они одумаются, откажутся от своих замыслов. Но этого не произошло. Наоборот. Ядро революционеров закусило удила и получило стимул подтолкнуть колеблющихся. Заговор раскрыт, вот-вот последуют аресты. Избежать этого способ единственный – ударить немедленно.

Между тем аресты уже начались. Как раз 13 декабря в Тульчине взяли Пестеля. «Южное общество» оказалось обезглавленным. Планы взбунтовать войска и идти на помощь «северным» сообщникам рассыпались. Но известиям с юга предстояло добираться до столицы несколько дней. Там происходили другие события. День 13 декабря был воскресным. Манифест Николая Павловича о восшествии на царство окончательно дорабатывали ночью, и с утра государь подписал его – вчерашним числом, когда он принял решение. Милорадович доложил, что в городе все абсолютно спокойно.

В восемь вечера, как и было назначено, собрался Государственный совет на «чрезвычайное заседание». Князь Лопухин объявил, что должны прибыть великие князья Николай и Михаил Павловичи. Но… их не было. Сидели, ждали. Потому что Николай ждал приезда Михаила – а он не появлялся. Сказались плохие дороги, снежные заносы. Как потом выяснилось, курьер попал к Михаилу в Неннале только 13-го в два часа дня, а после этого брату предстояло отмахать 260 верст по тем же дорогам. Николай сидел с женой и матерью, ожидая его с минуты на минуту. Но проходили часы. Нервное напряжение нарастало. А по городу уже катились слухи, что Государственный совет собрался на совершенно необычное заседание. «Чрезвычайное». В воскресенье, да еще и вечером. И продолжается оно почему-то слишком долго.

В половине одиннадцатого ночи Николай Павлович понял: дальше тянуть нельзя. Снова вынужден был принять решение, действовать самому. Одному. Но на заседание он вошел уверенно, энергично. С ходу занял председательское место и объявил: «Я выполняю волю брата Константина Павловича». Сам начал читать Манифест, и вот тут-то собравшиеся ощутили его внутреннюю силу, поистине царскую волю. Все встали – и слушали стоя в полной тишине. Она зависла на некоторое время, когда текст был зачитан. А потом члены Госсовета молча глубоко поклонились новому государю. Причем Николай Павлович отметил, что особенно отличился при этом адмирал Мордвинов. И вскочил первый, и поклон засуетился отвесить ниже всех.